Карина: «Свинья ты, Воронцов!!! Сам недавно был таким же!»

Ира: «Для тебя люди ниже социальным статусом вообще никто?! Кем ты себя возомнил?!»

Вместо ответа отправляю картинку со средним пальцем, а после закрываю приложение, прикрывая глаза и прикуривая сигарету. Дым постепенно заполняет салон, поэтому приходится открыть окно и смотреть на мелькающие дома с живыми оранжево-желтыми огоньками. Где-то там семьи вместе ужинают, парочки целуются и занимаются сексом, кто-то вовсе в одиночестве дрочит на порнушку в интернете под пельмени. Не мир — сказка.

Все эти люди живут иллюзиями и лживыми идеалами, которые им навязывает общество. Мы все ими живем. Притворяемся, что нам есть дело до других и пытаемся сочувствовать кому-то в его горе. Вранье. И Ромино отношение — это тоже ложь. Он себя таким образом пытается оправдать, вылечить. Типа помогу убогому парню, которого спас тогда из пожара от сумасшедшей тетки — буду героем и рыцарем. Утешу свое внутреннее «я», положив на алтарь свою жизнь во имя спасения убогих.

— Никита?

Я не слышу тебя, извини.

— Давай, пожалуйста, договоримся, что отныне ты не станешь так резко пропадать? Мы очень за тебя волнуемся, — вновь заводит свою шарманку Рома, едва мы въезжаем во двор моего дома. Хмыкаю, тушу сигарету о ладонь, отчего Анька морщится словно от боли, и хватаюсь за ручку.

— Конечно-конечно. Сыграем в семью, будем пить в обед чай с печенюшками, а по вечерам делится секретиками, — ерничаю, распахивая дверь, выбираясь в прохладу ночи.

— Воронцов! — снова заводится Сташенко, сжимая руль и выглядывая из машины. — Куда ты пошел? Я не договорил!

Поворачиваюсь у подъезда и, разведя руки в стороны, пожимаю плечами.

— Просто брось меня уже. Все, баста, Сташенко, — кричу ему, хохоча и задирая голову, пока меня освещает фонарь под навесом. Соседи наверняка уже перекрестились три раза и вызвали полицию. Кто-то еще не спит, всяко наблюдает за моей истерикой.

— Я наркоман, порченный товар, плохой мальчик. Аларм, беги, иначе девушку у тебя отобью, — машу на прощание рукой, игнорируя крики в спину.

Лишь в подъезде, где пахнет моющим средством и тихо шумит телевизор в подсобке вахтера, сползаю по стенке. Ткань футболки шуршит от соприкосновения с шершавой стеной. Дом у нас элитный: не страшно сесть на пол или к стенке прислониться. Ни оплеванного лифта, ни загаженных углов. Поэтому без опаски устраиваюсь на холодном бетоне, вытягивая ноги, и достаю из смятой пачки последнюю сигарету, разглядывая ужасающую картинку — рак легких. Какая гадость, никакой эстетики.

Так бы и собирал пыль с пола, пока меня внезапно не накрыла маленькая тень. Кто-то настойчиво тянул за рукав, будто пытаясь поднять. Открываю один глаз, затем второй. Спутанные светлые волосы и испуганные большие глаза на худом лице.

— Ты мешаешь мне морально разлагаться, — бурчу, игнорируя попытку поднять меня. Девочка молчит, губы сжаты, но с упорством носорога она толкает меня в бок и знаками выказывает беспокойство.

— Ну что опять? — закатываю глаза, позволяя девчонке прижаться крепче, и утыкаюсь носом в светлую макушку, когда Васька забирается мне на колени, продолжая сжимать хлопковую ткань.

— Она опять не ложилась, тебя ждала. Ты где шастал вообще?!

Не люблю детей. Никаких. Ни подростков, ни маленьких пупсов, точно из магазина игрушек. Они гадят, орут и постоянно что-то требуют. Вот прямо как сейчас. На меня в упор недовольно смотрит Федька Соколов — сын Аллы. Год назад я дал ей шанс выбраться из наркотического болота, которое засасывало ее все глубже. Точнее, вначале предложил купить у нее сына. Шутки ради, нужен мне какой-то сопляк — сдал бы в ближайший приют. Но она отказалась, согласилась на лечение.

Тогда я впервые поверил, что человек может все. Возможно, чуточку больше. Только не справилась, не смогла — очередная ломка стала отправной точкой, и спустя три недели лечения Аллу нашли мертвой. Так бывает, это жизнь. Кто-то умирает, кто-то живет — дети становятся сиротами, как Федя. Он просто сбежал из приюта после оформления и долго бродил по городу, пока его не нашли спустя неделю. А с ним была молчаливая глухонемая девочка. Оба грязные, худые и с несчастными глазами, как у того щенка. Фу.

Ненавижу детей. Честно.

— Сдам вас обратно.

— Месяц уже обещаешь, — иронично ответил мелкий, разводя руками.

— Прямо завтра и сдам. Вы у меня как бы незаконно, — пожимаю плечами и слышу тихое дыхание. Ну, блеск, мелочь на мне заснула.

— Так заплати кому надо — денег куры не клюют, — у Федьки ни стыда, ни совести. Вообще без комплексов парень. Всего-то несколько месяцев назад в трубку ревел, просил маму найти и спасти.

Я не знаю, зачем продолжаю их кормить, одевать и пытаться что-то там вырастить. Мне не нужны ни эти дети, ни любые привязанности и отношения. Я не добрый самаритянин, даже собаку себе не взял. Тем более просто ужасный опекун, который заказывает на дом пиццу и беззастенчиво эксплуатирует детский труд — они постоянно убирают в квартире мой хлам. Бывшему наркоману никто не доверит детей, даже обычную опеку. Осенью их нужно отправлять в школу, подыскивать специальный класс для Василисы — настоящее имя которой я до сих пор не знаю, это Федя ее так назвал, — решать кучу проблем.

Есть соцопека. Есть приюты и места. Где о таких детях позаботятся лучше меня.

— Ты долго будешь умирать на полу подъезда?

— Вечность.

— Ладно-о-о… тут просто соседская овчарка где-то нассала…

— Отберу зефирных мишек.

— Всем скажу, что ты педофил, — фыркает Федя и, задрав нос, шагает в сторону лифта, крикнув по дороге:

— Ваську донеси, у нее режим!

И с каких пор мною командует восьмилетний сопляк?

Забавная ситуация в нашей стране с женщинами за тридцать — они через одну пытаются показать миру свою циничность, однако выходит из рук вон плохо. Половина или разведена, или находится в несчастливом, давно изжившем себя браке. Несчастные, озлобленные и… неудовлетворенные.

Одна такая голодными глазами смотрит через стол в конференц-зале, истинная «принцеждалка» и мисс «янетакаякаквсе». Она тяжело дышит, периодически хватается за стакан и отчаянно пьет воду, все сильнее отдергивая ворот своей полупрозрачной блузки. Вокруг серьезные мужчины, наш новый спонсор — Вадим Сафронов — пытается не скосить глаза и нервно дергает ножкой под столом.

Улыбаюсь, прикусывая указательный палец, и наблюдаю за этой картиной. Женщинам за тридцать в хорошей форме и с деньгами не нужны твои деньги. Романтика тоже стоит далеко не на первом месте, хотя в душе она жаждет быть девочкой не на раз. Рано или поздно любая, даже самая ретивая, начинает задумываться о серьезности твоего отношения к ней. Рената Литвинчук пока об этом не думает. Зная, как воздействует на мужчин постарше вокруг, отчаянно косит взгляд в сторону меня. Рома-то ей не доступен — у него бабочки в груди, цифры в ушах и вата вместо мозгов. За мужское достоинство его сейчас крепко держит Анька, поэтому Сташенко весь в делах и обсуждает сумму вкладов.