Пусть моется себе на здоровье, никто не против. Лишь бы в обморок не упал. А я пока перенесла плетеный столик и стулья в сад, расставила еду на столе и предусмотрительно накрыла ее сеткой от насекомых. Солнце еще не село, но становилось все прохладнее, и легкий ветерок приятно обдувал лицо. Раньше в хорошую погоду мы с дедушкой всегда ели в саду. Сидя на плетеном стуле и обмахиваясь пальмовым листом, я наклонила голову и взглянула на небо, по которому плыли белоснежные облака. Не было слышно ни гула машин, ни людских голосов – только шелест деревьев, жужжание насекомых и щебетание птиц. Этот до боли знакомый пейзаж успокаивал, и, хотя меня все еще переполняла печаль, на душе постепенно становилось светлее.

Наслаждаясь моментом, я сомкнула веки, но вскоре надо мной промелькнула какая-то тень. Открыв глаза, я увидела Цзюйланя. Он уже вышел из душа и подошел к столу. При одном взгляде на него меня сковал страх и пальмовый лист выпал из рук.

В лучах заходящего солнца стоял статный молодой мужчина. Он был одет в белую рубашку и черные брюки. Его облик напоминал одинокое дерево, омытое потоками света. Фарфоровая кожа подчеркивала его красоту – красоту настоящего принца из другого мира.

Не знаю, привык ли он к тому, что я смотрю на него с нескрываемым восхищением. Хотя, может, попросту не обращает на это внимания. Со спокойным видом мужчина сел за стол.

– Одежда в самый раз. Спасибо.

– Ах да… Не за что. Давай ужинать!

Его слова привели меня в чувство. Я подняла «веер», изо всех сил пытаясь скрыть смущение. Но лицо снова покраснело, сердце бешено заколотилось. Неужели это и вправду тот самый человек, который упал без чувств перед воротами моего дома? Теперь, когда он смыл с себя грязь, смотреть на него было одно удовольствие.

Цзюйлань взял палочки и положил себе кусочек рыбы. За ужином я украдкой поглядывала на него: длинные волосы прикрывают уши, лицо открытое, с изящными чертами. После душа кожа вновь приобрела здоровый оттенок и он уже не выглядел истощенным. Наоборот, будто ожил. Словно взяли старую жемчужину и вернули ей прежнюю красоту.

На столе стояла тарелка с рыбой и две порции овощей. Я заметила, что мой «найденыш» съел всего один кусочек окуня и больше к нему не притронулся. Тут мне вспомнилось, что утром он попробовал только вареный рис и моя еда ему не понравилась. Я чувствовала, что начинаю злиться. Ну, пусть жует одни овощи! И зачем только сидела у печки и следила за временем, боясь отвлечься, лишь бы не испортить блюдо?

– Ты ничего не ешь. По-твоему, опять невкусно?

– Угу, – тихо промямлил Цзюйлань, не поднимая головы, и посмотрел куда-то в сторону.

Я готова была рвать и метать и уже не собиралась скрывать ненависть. Наконец этот хам поднял голову и посмотрел на меня.

– Знаю, что ты старалась изо всех сил. Ничего страшного, – немного подумав, сказал он.

Что? А ну-ка повтори! Думаешь, мне нужно твое великодушное снисхождение? Еда получилось отличной, а он нос воротит!

Я была вне себя от гнева и решила, что больше ни за что не стану с ним разговаривать. Наклонив голову, просто взяла палочки и положила себе в тарелку половину рыбы. Не хочет – не надо. Сама съем! Пока я уплетала рыбу, Цзюйлань уже закончил и отложил палочки. Меня это не остановило: ела как в последний раз. Пока не начало казаться, что еще чуть-чуть – и живот лопнет. «Гость» же только молча наблюдал.

– На что уставился? Никогда не видел голодного человека? – рявкнула я.

Уголки его рта слегка дернулись. Это что, попытка улыбнуться?

– Иди мой посуду, раз мне пришлось самой готовить ужин! – не сводя с него глаз, велела я.

После этих слов очень хотелось встать и уйти с высоко поднятой головой. Но как только я выбралась из-за стола, поняла, что сама не дойду. Будто съела не рыбу с овощами, а весь шведский стол смела. Мне едва удавалось стоять на ногах, поэтому ничего не оставалось, кроме как признать свое поражение и сесть обратно. Не сдаваясь, я схватила пальмовую ветку и с важным видом принялась обмахиваться.

– На улице хорошо, прохладно. Посижу тут, отдохну немного.

Его ответ не заставил себя долго ждать.

– Посиди.

Прежде чем я успела что-либо сказать, он собрал посуду и понес ее на кухню. Мне лишь оставалось смотреть ему вслед.

Надолго меня не хватило, поэтому вскоре я тоже встала и, еле передвигая ноги, поплелась на кухню посмотреть, как обстоят дела с посудой.

Средство для мытья посуды «найденыш» не использовал – остатки жира он смывал кипятком! Как только руки себе не обжег? Я подошла и сначала убавила горячую воду, затем открыла кран с холодной, взяла моющее средство и пару раз капнула им на губку.

– В следующий раз, если не можешь что-то найти, спроси у меня.

Он взял моющее средство и пробежал глазами инструкцию.

– Хорошо.

Сказано это было абсолютно невозмутимым голосом.

– Как закончишь мыть посуду, возьми тряпку и протри стол, печку, шкафчик, пол, окна и…

Со стороны я была похожа на злого начальника, который раздает приказы направо и налево. Однако мужчина и бровью не повел и просто повторил:

– Хорошо.

Мы работали бок о бок: я говорила, что делать, он выполнял. Результаты совместных трудов превзошли мои ожидания: Цзюйлань не только начисто вытер стол, шкафчики, отдраил печку до блеска, но и вымыл все вокруг. С этим небольшим испытанием, которое я втайне задумала для него, он справился на отлично.

Осматривая кухню, где теперь царила абсолютная чистота, я поняла, что не помешает получше узнать этого человека. Пусть он излишне привередлив и за словом в карман не лезет, но не бездельник. Работает усердно, не халтурит. Вопрос: как тогда умудрился потерять обувь?

Похоже, закончив убирать кухню, он решил помыть еще и ванную. Я в это время сидела в пустой гостиной, погрузившись в свои мысли. Где-то на фоне было слышно, как включается и выключается вода.

Дедушка умер от рака желудка. Он никому не говорил, что ему плохо, и поэтому болезнь удалось обнаружить только на последней стадии, когда было уже слишком поздно. В то время я работала в отделе финансов одной иностранной компании в Пекине. Узнав о диагнозе, я в тот же день уволилась, собрала чемодан и приехала к нему на остров.

Моего решения дедушка не осуждал, а я не спорила с его нежеланием пойти на операцию.