с товарищами, и отколол такую штуку — поспорил, что протанцует всю дорогу из Лондона в Норидж (а это сто миль без малого). Видно, очнулась в нем кровь его пра-пра-пра-бабушки неугомонной странницы Марджери Кемп!

Я не знал об этом эпизоде, пока в университетской библиотеке, роясь в литературе того времени — это было в 2001 году, когда я во второй раз получил переводческую стипендию в Норидже, — не наткнулся случайно на репринт книжки под названием «Девятидневное чудо Кемпа, или Перепляс из Лондона в Норидж». В этой книжке, которую сам Кемп написал по живым следам событий и которая представляет подробный отчет о его подвиге, есть одна любопытная фраза. В предисловии Кемп яростно ополчается на неких куплетистов, которые опорочили его доблестное предприятие своими подлыми нападками. Обращаясь к своим клеветникам, пытавшимся высмеять его в сатирической песенке, он, между прочим, пишет: «Достославные мои Оборванцы [Му notable Shakerags], цель моего обращения к вам явствует из содержания сей петиции. Но дабы вам было ясней: ибо знаю, что вы, безмозглые тупицы, понимаете лишь то, что вам втемяшат в головы, и т. д.»

Обобщенное имя «потрясателей лохмотьев», которым Кемп наградил всех своих врагов в тот момент, когда он был вынужден расстаться с театром Шекспира и пытался поддержать свою славу другими путями, вряд ли случайно. Shakerags довольно близко подходит к имени Shakespeare («потрясатель копья»). Особенно если учесть известную выходку Роберта Грина против Шекспира, основанную на таком же каламбуре с фамилией (он иронически назвал его Shake-scene, «потрясатель сцены»). Поэтому Shakerags может быть свидетельством — хотя и неявным — Кемпова раздражения против Шекспира.

Достоверно об этом конфликте мы ничего не знаем. Очевидно лишь (и это отмечают все критики), что примерно после 1600 года роль дурака в шекспировских пьесах резко меняется, делается более сложной и философской; вспомним, например, шута в «Короле Лире».

Если верить Кемпу, его перепляс из Лондона в Норидж окончился триумфом: его встречали толпы, его одаривали деньгами, в его честь сочиняли стихи. Как свидетельствует анонимный памфлет «Возвращение с Парнаса», слава Кемпа в 1602 году была в зените: не было такой деревенской девушки, плясуньи и насмешницы, которая не слышала бы о Вилли Кемпе и о его планах протанцевать джигу через всю Европу к турецкому султану. Никто не знает точно, когда Кемп окончил свой танец на земле, но известна стихотворная эпитафия Ричарда Брэйтуэйта, опубликованная в 1618 году; она кончается так:

Плясун, стяжал ты Вечности награду:

До головокруженья, до упаду

Дотанцевался, выбился из сил —

И даму Смерть на танец пригласил.

Говорят также, что ботинки Вилли Кемпа прибили к стене в главном зале нориджского Гилдхолла, — где они, наверное, красовались бы и теперь, если бы куда-то не запропастились.

Через несколько лет, по воспоминаниям об этом событии, я написал стихи — «Балладу о том, как синьор кабальеро Вилли Кемп, доктор шарлатанских наук, продавец придури и слуга его милости самого себя, протанцевал за девять дней от Лондона до Нориджа». Вот ее последние строфы:

Между Бэри и Нориджем путь нехорош,

В снег и слякоть зимою его не пройдешь,

Не видать на пути богомольцев.

Но смотрите: кто там по дороге бредет,

Не бредет, а танцует — вперед и вперед —

Под веселый трезвон колокольцев?

По канавам и ямам, колдобам и рвам

Он танцует, как Робин с его Мариам,

Окруженный толпой добровольцев!

И настал достопамятный в Норидже день,

Мужики из далеких пришли деревень

Посмотреть, что за мученик хренов,

И, танцуя, танцуя, наш Вилли прошел

От Сент-Джайльских ворот до ступеней в Гилдхолл,

Где был встречен толпой джентльменов,

И его принимала норфолкская знать,

И сам нориджский мэр подарил ему пять

Самых лучших своих соверенов!

Я добрался до Нориджа за два часа,

Трижды мраком окутывало небеса,

Трижды радуга в небе вставала;

Только вышел на площадь — посыпался град,

Три последних такси отвалило подряд

Предо мной с остановки вокзала;

Оглянулся — ни друга в пространстве пустом:

Лишь одна, притворившись увядшим листом,

На ступенях душа танцевала.

И еще одно. У того моего приезда в Норидж был трагический эпилог, о котором я не знал. 14 декабря 2001 года, через два месяца после моего отъезда домой, Зебальд разбился насмерть на машине — на тех же проклятых норфолкских дорогах.

Ракушка шестая Виндзор

(Генрих, поэт и Анна)

Какое имя чуждо перемены,

Хоть наизнанку выверни его?

Все буквы в нем мучительно блаженны,

В нем — средоточье горя моего,

Страдание мое и торжество.

Пускай меня погубит это имя, —

Но нету в мире имени любимей.

Томас Уайет

Однажды (сколько помню, это был 1991 год) Джерард Макберни повез нас к своей сестре Генриетте в Виндзорский замок. Только не подумайте, что Джерард на самом деле был переодетым принцем, путешествовавшим по России инкогнито. Дело просто в том, что Генриетта работала у Ее Величества Королевы смотрителем коллекции рисунков и акварелей и жила с мужем и семилетней дочерью Франческой в квартире в Верхнем дворе Виндзорского замка. Ее муж был искусствоведом, занимался итальянской живописью и много времени проводил в Италии.

Первым делом Джерард показал мне Капеллу Святого Георгия. В ее великолепном готическом холле уже шестьсот лет проходят службы и торжественные обряды Ордена Подвязки. Как известно, сей благороднейший из английских рыцарских орденов основан королем Эдуардом III в 1348 году и название получил от женской подвязки, потерянной одной из придворных дам во время танца. Дама смутилась, но король поднял сей интимный предмет, привязал его к своему рукаву и сказал знаменитую фразу, ставшую девизом Ордена: «Honni soit qui mal y pense». То есть: «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает» С тех пор в этот высший британский орден принимают самых достойных рыцарей королевства (по выбору монарха). Членов ордена только 24. Каждому из них выделена одна секция Капеллы Св. Георгия, в которой выставлены его рыцарские атрибуты: герб, плащ, гребень шлема, меч и знамя. Висящие по двум сторонам холла красочные знамена придают капелле особенно живописный