Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это будет коммунизм?
— О да! Полный! Но сначала мы должны открыть и развить в себе то, ради чего и были когда-то сотворены из ржавого праха. Мы рождены восходить все выше к заповедным вершинам. Тебе повезло, малыш, ты родился в стране великого Сталина, в империи порядка и справедливости, грозно карающей врагов. И если будет нужно, я вручу тебе непобедимое оружие.
— Пистолет?!
— О нет, человеческий ум — более страшное оружие, чем порох, но к своему счастью, люди пока не умеют им пользоваться.
Наступил 1941 год. Нервное электричество близкой войны было рассеяно в воздухе. Даже партерные клоуны и жонглеры оделись в форму красноармейцев. Жонглируя винтовками, они „обучали“ развинченных и фатоватых „пижонов“ стрелковому делу. Весной сорок первого года в нашу труппу влился венгерский цирк Кингов, спасшийся от нацистов. Группой гимнастов-вольтижеров руководил Ральф Кинг, может быть двоюродный брат, а может быть дальний родственник Вольфа. Ральф почти не говорил по-русски, а его пестрая труппа была собрана со всего мира. Звездой его труппы была русская девочка Анастасия Манс. Она исполняла пластические этюды на крупе бегущей лошади, крутила сальто сквозь круг из папиросной бумаги и показывала номера воздушной гимнастики. Я влюбился в нее сразу. Да и могло ли быть иначе? Ее лучистая красота завораживала мужчин, женщин, детей и даже цирковых зверей. Для нее вскоре был придуман великолепный номер „Аэлита“, сменивший в связи с успехами воздухоплавания старинный аттракцион „Человек-ядро“. Под марш „Покорителей космоса“ на арену вывозили серебристую ракету с надписью „СССР“. Под ней вскипало пламя, и вся конструкция окутывалась разноцветным огнем и дымом. Корпус ракеты распадался, как дольки апельсина. Держась одной рукой за трапецию, из нее вылетала девочка-космонавт в серебристом трико и прозрачном шлеме, похожем на воздушный пузырек нарзана. Отработав полет под куполом, она уносилась сквозь купол шапито прямо в звездное небо.
Публика ломилась в цирк и, нетерпеливо отсидев полет „голубей мира“ и построение „пирамиды социалистического соревнования“, во втором отделении бурными овациями вызывала гипнотизера Вольфа Кинга и его воспитанника „Мальчика-Книгу“.
Коротко раскланявшись, Вольф выбирал из зала нескольких добровольцев и начинал иллюзион — добровольное исчезновение какого-нибудь угрюмого молотобойца на глазах вопящей от ужаса супруги. Для этого номера Кинг использовал большой ящик-шкаф, но потом, осмелев, проводил исчезновение безо всякого реквизита. Раскланиваясь, он иногда по „забывчивости“ снимал собственную голову или к пущему смеху публики неправильно складывал части „распиленной“ дамы. На его представлениях особо нервные зрители падали в обморок, а идейно незрелые боязливо крестились. Парторг Шулята, ответственный за идейное содержание фокусов и соблюдение всех тонкостей социалистического реализма на сцене, был вынужден написать докладную. Комиссия вдумчиво изучила рабочие секреты Вольфа Кинга. Суровые проверяющие установили, что „кратковременное исчезновение добровольцев в каскаде 'плановых' чудес, не связано с преломлением оптических лучей, а есть лишь 'тонкое мозговое воздействие', ввиду этого загадочное дарование фокусника не может быть использовано в нуждах военного дела или советской разведки“. По собственному „трудовому почину“ Вольф дополнительно выступал на заводах и фабриках с сеансами ясновидения. Но едва трудящиеся вопрошали провидца о международном положении, как двое товарищей, в одинаковых серых френчах без знаков отличия, коротким взмахом руки отменяли вопрос. Обескураженный, бледный Вольф снимал с глаз повязку и уходил за кулисы. Прежде чем снова выйти к зрителям он протирал виски и губы виноградным уксусом и менял рубашку.
Вокруг имени Кинга роилось множество слухов. Шептались о рубиновом перстне, который изредка видели на его правой руке, о том, что вся сила Вольфа в этом камне и вместо фокусника вещает „дух красного рубина“. В особо доверенной компании рассказывали о том, что Кинг по желанию самого вождя народов трижды оборачивался тигром на глазах изумленных чекистов и только вмешательство „самого“ спасло его от попыток раскрыть непростую тайну его дара весьма примитивными способами. Над судьбой Кинга и вправду, тяготело загадочное покровительство, словно его искусство было замечено и по заслугам оценено еще более высоким магом. Этого Высокого Неизвестного смешили шалости Кинга, однако Он осознавал их полезность. Массовые сеансы Кинга были нужны власти. Так прикармливают дрессированного зверя, выкупая голодную покорность.
Начало сорок первого года сошло на нас лавиной успеха, цветов, шоколадных бонбоньерок и плюшевых медведей. Подобными безделушками публика задаривала любимых теноров и танцовщиков.
14 июня 1941 года Кинга пригласили в Кремль. В этот теплый субботний вечер мы должны были дать представление перед „кремлевской деревней“, семьями наркомов, живущих в общежитии Московского Кремля.
Я всюду сопровождал Вольфа. Во время сеансов Вольф погружал меня в гипнотический сон, и я служил ему медиумом. Я был тем самым знаменитым Мальчиком-Книгой, безмолвным и всезнающим, о котором так много писали перед войной. В состоянии глубокого транса я угадывал имена и даты рождения, находил спрятанные вещи, читал крупные буквы и простые изображения в запечатанных белых конвертах и писал ответы на мысленные вопросы.
Хотя до Кремля было рукой подать, всего лишь перейти через реку и немного прогуляться по набережной, за нами был прислан зловеще-черный „Паккард“.
„А Медоро? Давай и его возьмем!“ — Наш стриженый „под льва“ королевский пудель, вывалив розовый язык, умильно заглядывал в глаза Вольфа.
— Нет, — покачал головой учитель, — сегодня мы возьмем другого помощника.
Он с улыбкой подбросил в руке свою трость с набалдашником в виде змеиной головы. Вольф немного прихрамывал, и эта старомодная трость всегда была при нем.
Светлой шелковой лентой струилась под мостом Москва-река. Посреди Садового кольца вместо разделительной полосы торчали огромные высохшие дубы и покосившиеся особнячки обреченно смотрели пустыми глазницами. Портреты Сталина в рамках из электрических лампочек украшали здания. В парке Горького бравурно играл духовой оркестр. Теплый ветер с Ленинских гор доносил облако цветущей сирени. В этот вечер, должно быть, один лишь Вольф был мрачен и задумчив. Он горбился в просторной машине, узловатые пальцы застыли на ручке трости, глаза его были полузакрыты, губы шептали одну из его странных молитв-заклинаний.
Изнутри Кремль показался мне обычной улицей, только светлой и пустой. Мы поднялись на второй этаж Потешного дворца. „Останься здесь“, — беззвучно приказал Вольф. Он оставил мне свой черный „испанский“ берет и полированную трость. Я огляделся, надеясь увидеть что-нибудь особенное. Но вокруг было тихо и сонно: диваны и кресла в зале были забраны белыми чехлами, по углам чахли пальмы в кадках. Багровое солнце уже зацепилось краем за крыши Замоскворечья.
За окном парила алая рубиновая звезда. Я верил, что в каждой звезде живет принц Рубинового Камня. По вечерам он зажигает над Москвой алые маяки. Эти рубиновые звезды рассыпают порошок коммунизма на все четыре стороны света. Если его крупинка залетит на Луну или в Америку, то уже на следующую ночь и Америка, и Луна станут советскими. А пока недремлющие часовые Кремля на рассвете объезжают город на медных крылатых драконах. У часовых холодные, настороженные глаза и острый слух, а чуют они не хуже Медоро, поэтому на самом деле у них головы черных псов, хотя этого никто не замечает.