1999: 179]. Однако при этом Сурат утверждает, что до сих пор не существует удовлетворительной биографии Пушкина и что в пушкинском феномене есть нечто, что делает написание биографии поэта задачей более трудной, чем биография любого другого культурного деятеля. «Пушкин явил собою самый дух нации и предопределил ее дальнейшие пути», – отмечает исследовательница [Сурат 1999: 177].

Изучая, каким образом Ходасевич, Тынянов и Булгаков создавали биографии писателей-классиков, мы продемонстрируем, что центральная роль Пушкина в русской культуре действительно повлияла на подходы биографов к своим героям, хотя и не так, как это можно было бы предполагать.

Авторы биографии писателей, и в том числе Пушкина, в 1920-е и 1930-е годы сталкивались, помимо обычных трудностей, возникающих при создании жизнеописаний, еще и с целым рядом особых культурных и идеологических проблем. В эпоху смены читательской аудитории, когда сами условия литературной работы оказывались нестабильными и неопределенными, многие биографы, независимо от того, остались ли они в России или эмигрировали, обращались к Пушкину, видя в нем героя, способного привлечь самых разных читателей. Поскольку Пушкин был главной культурной иконой и центральной фигурой не только в Советской России, но и за рубежом, писатели по обе стороны будущего железного занавеса испытывали магнетическое притяжение пушкинской темы. В проекте написания «полезного прошлого» создание и осмысление именно биографии Пушкина казалось центральной и неотложной задачей.

Как в советском, так и в эмигрантском обществе 1930-х годов в преддверии столетия со дня смерти Пушкина строки поэта звучали повсюду – в школах, на театральной сцене, в газетах и на праздничных концертах. «Пушкинский проект» и советского правительства, и эмигрантов, нашедших убежище в Европе и по всему миру, получил воплощение в советском «Годе Пушкина» (1937) и в эмигрантском «Дне Пушкина» (Дне русской культуры). В эпоху, когда дух поэта присутствовал повсюду, в каждой музейной экспозиции и на каждом киноэкране, его появление в литературе также казалось чем-то обязательным. Однако в этой ситуации «перенасыщения» Пушкиным использование его образа в биографическом романе или на сцене сделалось еще более проблематичным.

Более того, несмотря на центральное положение Пушкина в культуре и признание его творческого гения, поэт вряд мог считаться подходящим образцом для подражания для юных читателей или для находившихся под давлением идеологии советских граждан и писателей-эмигрантов. В молодости кутила и донжуан, известный своими многочисленными поединками с друзьями и врагами, Пушкин стоял особняком в культурной ситуации своего времени. Его поэтическое поведение, возможно, было почти безупречным, но в качестве образца гражданственности и морали его прошлое было по меньшей мере неоднозначным. Тем не менее писатели охотно использовали пушкинский образ для перестройки прошлого России. Советские и зарубежные авторы пытались легитимировать свое «владение» русской культурой за счет поиска «положительных героев», указывающих путь в постреволюционный XX век, и чаще всего они находили такого героя в Пушкине. Эта книга написана для того, чтобы ответить на вопрос, были ли результаты их поисков успешными и почему.

Если Пушкин, как уже было сказано, сделался центральной фигурой для русских во всем мире, когда они обращались к прошлому и будущему своей культуры, то биографические сюжеты исследуемых авторов о других писателях, относящиеся к более раннему времени (книги Тынянова о Кюхельбекере и Грибоедове, Ходасевича о Державине и Булгакова о Мольере) можно рассматривать как пробу пера перед обращением к Пушкину. Однако можно взглянуть на это и иначе: став биографами, Ходасевич, Тынянов и Булгаков фактически утратили возможность выбора относительно того, будут или не будут они пытаться писать о Пушкине. Можно сказать, что к 1930-м годам как в Советской России, так и за рубежом представление своего Пушкина стало культурным императивом, который авторы чувствовали себя обязанными и хотели исполнить, но в то же время были не способны исполнить.

Глава 2

Научный вымысел: Тынянов и «Смерть Вазир-Мухтара»

Как будто жизнь качнется вправо,

качнувшись влево.

И. А. Бродский. Рождественский романс

Научная фантастика отражает научную мысль; она есть воображаемое представление будущих вещей, основанное на реальных вещах.

Б. Аппель

М. Горький в письме к Тынянову от 24 марта 1929 года так оценил роман «Смерть Вазир-Мухтара»: «Грибоедов – замечателен, хотя я не ожидал встретить его таким. Но вы показали его так убедительно, что, должно быть, он таков и был. А если и не был – теперь будет» [Горький 2016: 283].

В своем поиске художественной правды Тынянов преодолел предыдущие представления Горького о поэте и дипломате XIX века и заменил их образом своего героя. Воссозданный Тыняновым Грибоедов казался Горькому более «правдивым» и «реальным», несмотря на то что он был «более мнимым» (если воспользоваться выражением Уайта), чем сложившийся ранее образ поэта в истории литературы. Творческие способности Тынянова позволили ему не просто «представить», но «создать» Грибоедова. Благодаря специфическому методу исторической реконструкции писатель сумел найти ту правду об авторе «Горя от ума», которая была наиболее полезна для его времени.

Ученый становится романистом

Ю. Н. Тынянов стал одним из основателей русской формальной школы в литературоведении. Так же как Ходасевич, он был, с одной стороны, ученым и критиком, а с другой – художником и биографом. Однако путь Тынянова не повторял путь Ходасевича, а был, скорее, его зеркальным отражением. Ходасевич – в первую очередь поэт, ставший в конце жизни литературоведом и биографом, в то время как Тынянов изначально был литературоведом, который в середине 1920-х годов обратился к написанию художественной прозы и к моменту смерти в 1943 году считался уже больше романистом, чем ученым.

На самом деле изначально Тынянов не собирался писать художественную литературу. В ставших впоследствии знаменитыми воспоминаниях Чуковского о «Кюхле» говорится о том, что обращение ученого к прозе произошло почти случайно. Тынянов прочел лекцию о стиле поэта-архаиста начала XIX века В. К. Кюхельбекера, и эта лекция не произвела большого впечатления на слушателей. Однако по пути домой Тынянов принялся описывать К. И. Чуковскому жизнь поэта с такой эмоциональной силой и художественной выразительностью, что тот поневоле спросил: «Почему же вы не рассказали о Кюхле всего этого там, перед аудиторией, в клубе? Ведь это взволновало бы всех. А мне здесь, на улице, вот сейчас, по дороге, рассказали бы то, что говорили им там» [Чуковский К. 1966: 115]. Через несколько дней Чуковского попросили заняться подготовкой серии предназначенных для школьников биографий, которые планировало выпустить издательство «Кубуч», и он включил в план книгу о Кюхле. Тынянов согласился взяться за ее написание в основном по