От первоначальной идеи — прибиться к одному из проходящих по тракту обозов или хотя бы разжиться у караванщиков едой, питьём или одеждой — пришлось отказаться. Охрана первого же каравана нас чуть не пристрелила. Погонщики второго лишь обругали издали, но отбили всякое желание приближаться.

Скорее всего, из-за потрёпанного внешнего вида нас принимали за номадов — местных оборванцев-кочевников, от которых оседлые арраны не привыкли ждать ничего хорошего. Да и в целом, кажется, бескорыстно помогать ближнему здесь не очень-то принято.

Мы плюнули на всё и ушли в пустоши. Ама всё настойчивее предупреждала меня, что организм мой находится на грани истощения из-за голода и ран. Я это и сам чувствовал — стимуляторы уже не помогали. Но деваться было некуда — мы углублялись всё дальше в пустоши в поисках воды и еды.

Питьевая вода здесь была редкостью, так что обходились вином Энки. А первую зверушку, годную в пищу, мне удалось выследить и добыть только к вечеру. Тот самый варан размером с собаку — этих тварей в окрестностях водилось довольно много. Куда меньше, чем крыс, конечно — те-то местами кишели так, что живо напоминали мне ту стаю, от которой мне пришлось убегать в объятом пожарами Ривине.

Крысы, теоретически, тоже были съедобны, но я ещё не настолько отчаялся. А вот первого варана, кое-как обжарив на костре, умял практически в одиночку. Желудок урчал так, будто на его месте образовался кухонный измельчитель, мгновенно перемалывающий еду.

Мясо, вино и обнадеживающие сообщения от Амы, что организм получил достаточно белков для восстановления, подействовали на меня усыпляюще. Я и сам не помнил, как вырубился, но проспал в тот раз, похоже, часов двенадцать. Не помешало ни опасное окружение, ни ночная прохлада, ни то, что матрасом мне служили голые камни.

Зато, проснувшись, почувствовал, будто заново родился. Дело было даже не в физическом восстановлении, а скорее в том, что мне удалось нащупать некий внутренний баланс.

Стоило мне понять и принять, что играть придётся вдолгую — все изменилось. Я перестал метаться, эмоции отошли на второй план. Я превратился в хищника, терпеливо выслеживающего свою добычу. Шахматиста, анализирующего ситуацию на доске и просчитывающего последствия на несколько ходов вперед. В голове начали выстраиваться поэтапные планы действий и списки задач, которые нужно было решить для продвижения к цели. Это меня радовало, потому что это — моя стихия.

То, что я на несколько дней выпал из поля зрения остальных игроков — даже к лучшему. Я до сих пор не уверен, что разобрался, кому можно доверять, кому нельзя, и что нужно каждому из участников этого многостороннего конфликта. Моё исчезновение, я думаю, всем спутало карты. Что ж, надо использовать эту ситуацию, чтобы усилиться.

Пожалуй, впервые с тех пор, как меня вырвали из моего мира, я полностью вернул над собой контроль.

Цели, стоящие передо мной, тоже наконец-то оформились, выкристаллизовались так, что я видел их перед собой ясно и чётко. С помощью интерфейса амальгамы я даже начал визуализировать их, чертя привычные схемы и ментальные карты.

Всё сводилось к тому, что я планирую войну. Иного пути я не видел. Чтобы вернуть дочь, чтобы остановить Жатвы, чтобы помочь другим землянам, попавшим на Аксис, чтобы обустроить здесь спокойную и безопасную жизнь — придётся драться. Si vis pacem — para bellum, всё как завещал старина Флавий Вегеций.

Правда, враги на моём пути стоят такие, что битва эта пока выглядит совершенно нереальной. Весовые категории, мягко говоря, разные. Причём истинной силы главного противника — Культа Красной руки — я ещё толком не представляю. Но то, что его эмиссары чуть не пленили Энки, говорит о многом.

С Энки мы постоянно беседовали. Вопросов у меня оставалось предостаточно. И, что радовало — он не увиливал от ответов. Наоборот, охотно рассуждал на поднимаемые мной темы, потому что тоже хотел во всём разобраться.

Ему передышка и наше вынужденное скитание по пустошам в одиночестве тоже пошли на пользу. К нему вернулось его прежнее насмешливо-снисходительное настроение, но при этом общаться с ним стало куда проще, чем раньше — из-за того, что перестала так давить его инфернальная аура.

Смертным он, конечно, не стал — своим вторым зрением я видел потоки энергий в его теле, и они совсем не были похожи на человеческие. Это был причудливый рисунок из переплетающихся между собой структур, состоящих из игниса и радиума, которые, хоть и соприкасались друг с другом, но не смешивались.

О природе демонов Лабиринта мы тоже говорили. Меня, в первую очередь, заинтересовал вопрос, почему Губителю Скверны удалось причинить вред оболочке Энки. И почему при этом сработало свойство меча, и кровь его загорелась, как у обычной порченной игнисом твари. Получив ответ на этот вопрос, я много понял и насчёт всего остального.

— Поцелуй Матери… — мрачно проговорил Энки.

Отблески костра плясали в его разноцветных глазах так, будто где-то в глубине зрачков горели два крошечных факела.

— Я, конечно, слышал об этом заклятье, но никогда не видел его в действии. Чтобы соткать его, нужны ингредиенты, встречающиеся только во внутренних областях Лабиринта, недюжинный талант и… смелость. Особенно если ткать именно такую версию — заключенную в ядовитую паучиху из Безмолвного леса. С одной стороны, удобно — применить его сможет кто угодно. Достаточно просто выпустить паучиху на цель. Но если хоть немного ошибиться при подготовке…

— И как оно действует?

— Ты видел сам. Оно вселяет ужас, лишает воли и сил. Идеальный способ пленить кого угодно. Если же вовремя не остановиться и отдать жертву паукам — то в коконе останется лишь высушенная мумия.

— И оно действует даже на таких, как ты? Я думал, в Лабиринте вы неуязвимы. Да и вообще что-то вроде богов.

Энки усмехнулся.

— Конечно, нам бы хотелось, чтобы смертные, попадающие в Лабиринт, так думали. Поэтому мы всеми силами стараемся убедить их в этом.

— А на самом деле?

— Мы не боги. По крайней мере, не в том значении, которое придают этому слову смертные. По большому счёту, мы — рабы Лабиринта, предназначенные для выполнения конкретной работы.

— Это я уже давно понял. Но если вы уязвимы, то что произойдёт, если кого-то из вас убить?

— На его смену просто придёт другая ипостась. Она может выглядеть иначе, обладать другими чертами характера, однако будет иметь с предшественниками общую память. И выполнять дальше то, что ей предначертано. В том числе поэтому у нас столько имён.

— И что, часто происходят такие… перерождения?

— Случается, — уклончиво ответил Энки. — У нас ведь тоже есть эмоции, стремления, желания. Трудно прожить сотни лет, не нажив себе врагов. И рано или поздно это кончается открытым конфликтом. А еще частенько у очередного Ныряльщика возникает мысль бросить вызов тем, кто до этого держал его в страхе. Убить бога. Что может быть заманчивее?