Он не ударил. Как-то странно неловко качнувшись отступил от меня на шаг. Запустил пальцы в русые пряди на макушке, сжал их, словно хотел выдрать.

— По дому и двору можешь ходить свободно. Попробуешь удрать — сильно пожалеешь, — хрипло проговорил мужчина. — Интернетом тоже можешь пользоваться, но без глупостей. Да и, — криво усмехнулся, — без бабла за тебя никто не впишется, а его у тебя в кармане больше нет ни гроша.

И вышел тихо заперев за собой дверь. Я вцепилась пальцами в умывальник, чтоб не упасть. Закусила губу, сдерживая рвущиеся из груди рыдания. Глупая и наивная часть меня надеялась… На что? На чудесное спасение?

Хорошенько закрепив полотенце на груди, я вернулась в спальню. Там, на туалетном столике материализовался ноутбук. Включила. Зашла в поисковик и вбила «Фрай-компани». Первый же заголовок: «Холдинг «Фрай-компани» объявлен банкротом». Второй, третий, пятый…

— Будь ты проклят, Миша. Будь ты проклят…

Я уронила голову на руки. Этот заплывший жиром мудак развалил бизнес за два года. Именно столько времени прошло с трагической гибели Семена Игнатьевича, его отца. Следующий запрос: «Максим Боев».

Вот он в костюме с иголочки вальяжно развалился в огромном кабинете за столом, вот на каком-то деловом ужине в ресторане, а вот перерезает ленточку у дверей ночного клуба. «Хочу свой потом открыть».

— А этого ты тоже хотел, Макс? — сказала мужчине с ледяными синими глазами, взирающему на меня с экрана ноутбука.

У него везде такой взгляд — холодный, надменный, тяжелый и давящий. С таким подписывают миллионные контракты и разрушают человеческие жизни. Легко. Без Сомнений. Без эмоций.

Глава 8

Одиннадцать лет назад

От того, что отец заставил ехать в больницу к Мише и мириться, было больно и тошно. А еще страшно сталкиваться с тем, кто опоил и едва не изнасиловал, пусть даже случиться это не в машине посреди ночи. Страшно настолько, что хотелось убежать. Желательно к Максу. Вот рядом с ним не страшно ничего.

Однако никуда я не убежала. Ведь разговор — залог отмены домашнего ареста, а Макс пригласил меня завтра на свидание. Мысленно порадовавшись, что дядя Паша останется за дверью палаты, я вскинула голову и вошла в нее. Ни о каком перемирии, конечно, речи не шло. Но пусть только Миша попробует сказать об этом папе. Я тогда… Что именно сделаю «тогда» я оставляла за кадром… Миша стоял у окна и курил. При виде меня быстренько выбросил сигарету и открыл полностью окно.

— Светочка… Как хорошо, что ты пришла.

Вид синяков на его лице напомнил про Макса и от этого я почувствовала себя увереннее.

— Не подходи! — приказала, когда парень сделал пару шагов настречу.

— Све-ет, ну прости меня, — взмолился он, к счастью, остановившись. — Я выпил… А ты такая красивая… Мне крышу снесло. Не хотел напугать. И никогда бы ничего плохого не сделал.

— Подмешать мне что-то в напиток — это «ничего плохого», да?

— В смысле? — он округлил глаза. — Ты о чем вообще?

— Миша, я пью мало и тот вечер исключением не был. А от пары глотков коктейля люди сознание не теряют.

— Господи, Света, — он закрыл глаза ладонью. — Как ты могла допустить, что я на такое способен?

— Нет? — взвилась я. — Не спосособен?

— Опоить дочку Ильи Фрая и попытаться ее изнасиловать? Я что на смертника похож? — уперевшись в меня взглядом, проговорил парень. — Думай головой, Свет. Наркотик элементарно определится в крови даже сейчас. Я наберу медсестру, пусть тебе анализ возьмет, хочешь?

Я опешила. Никак не ожидала… Не могла подумать… Ведь Миша прав. За такое мой отец уничтожит.

— Давай, я звоню, — он взял телефон с тумбочки.

— Не надо.

— Не-ет, давай. Я и так места себе не нахожу, не знаю, как прощения просить за то, что не сдержался… А оказывается, ты думаешь, что я тебя еще и опоил, — в голосе парня была горечь.

— Не надо, я тебе верю, — как же глупо и стыдно будет затевать всю эту возню!

— Правда? — он нахмурился.

— Но это не меняет…

— Ты права, это не меняет моего поступка. Но я все сделаю, чтоб заслужить твое прощение, Света. Ты очень мне дорога.

— Не рассчитывай ни на что, Миша.

— У тебя что… есть кто-то?

— Это тебя не касается. Между нами ничего не было и не будет. Выздоравливай.

С этими словами я покинула палату. Щеки пылали, но чувствовала я себя чуть спокойнее. Конечно Миша не имел права лезть, но хоть вышло это спонтанно, а не запланировано. Поклявшись себе больше никогда не пить, я направилась с дядей Пашей к машине. Теперь оставалось только дождаться папу и надеяться, что он сдержит свое слово.

Пришло сообщение от Макса.

Maks: «Привет, Семицветик! Как дела?»

Svetlana: «Делаю все, чтоб домашний арест отменился. А твои?»

Maks: «Да после ночной проснулся только. Скучаю по тебе. Какие планы на день?».

Руки так и чесались написать, что тоже скучаю, но я напомнила себе, что нельзя слишком явно показывать парню свою заинтересованность и слишком долго с ним переписываться.

Svetlana: «Буду готовиться к экзамену. Рисовать. Хорошего тебе дня)»

Maks: «И тебе!»

Приехав домой я попыталась заниматься. Смотрела в конспект и видела просто собственные каракули, бессмысленный набор слов. Рисовала еще… Но ни один из десятка портретов Макса, скопившихся за эти пару дней, и частично не передавал ни гордого поворота головы, ни бездонной глубины глаз, ни мужественной линии подбородка… Все было не тем.

Миша зарасывал сообщениями и даже набирал, но я не брала трубку и не отвечала. Хватит с него утреннего разговора. Тетя Люба пыталась меня накормить, но кусок не лез в горло.

В конце-концов я так и уснула, в кресле, с альбомом в руках. С его страницы на меня смотрели глаза Макса.

* * *

— Во сколько у тебя экзамен? — спросил папа вместо доброго утра, когда я спустилась завтракать.

— В десять, — я села за стол.

Пристально посмотрела в папино лицо. Вроде бы не злой. Скорее сосредоточенный, в мыслях о бизнесе, как и всегда. Тетя Люба поставила передо мной тарелку с овсяной кашей с медом.

— Надеюсь, ты мне вечером «отлично» принесешь? — он с улыбкой щелкнул меня по носу.

— Пап, у меня восемьдесят баллов в модуле, до «отлично» рукой подать, — я погрузила ложку в тарелку с кашей. Поводила, рисуя воронку из меда.

— Пап, я ведь помирилась с Мишей… Значит…

— Я вроде бы слов своих не нарушал и начинать не планирую.

— Тогда я пойду