окажется незнакомая четырнадцатилетняя особа, которой ни с того ни с сего захочется сунуть нос в чужую жизнь. Быть может, он бы застелил кровать, убрал с письменного стола горку фантиков, поднял бы с пола носки. Я бы не сказала, что здесь царил беспорядок, вовсе нет, но создавалось впечатление, будто хозяин квартиры не уехал в дальние дали, а вышел минут на пятнадцать в соседний магазин за хлебом. И я почувствовала сразу – именно эта комната является особым личным пространством Матвея, где его устраивает абсолютно все: и мягкий ворсистый ковер цвета слоновой кости, и широкое кожаное кресло, и плотные фиолетово-черные шторы, и старомодный светильник на прикроватной тумбочке, и огромный тончайший телевизор на стене.

Медленно двинувшись по периметру комнаты, я коснулась зеркальной дверцы шкафа, корешка одной из книг на полке, круглого будильника, остановившего свой ход (а может, остановившего время, почему бы и нет?), и замерла около стула. На его спинке небрежно висела белая рубашка. Если бы меня спросили, какие цвета ассоциируются с археологией, я бы выбрала черный, коричневый, темно-серый, болотный… Но только не белый! Профессия же оставляет отпечаток на характере и привычках человека. Искатели древностей слишком много дней проводят на раскопках, они должны отдавать предпочтение темной немаркой одежде.

Я уже хотела отправиться дальше, но почему-то притормозила, взяла рубашку и поднесла ее ближе к лицу. Настойчивый аромат мужского парфюма влетел в нос, и я быстро опустила руки, чувствуя непонятное волнение в груди. Ощущение, будто за мной кто-то наблюдает, обожгло спину, я резко обернулась, вздохнула и усмехнулась. Какая глупость… Я одна в квартире, если не считать оранжевого кенара и тощий кактус.

Стол был почти пуст. Черная настольная лампа, черная подставка с одним карандашом и двумя ручками, ноутбук, какие-то бумажки… В углу стеклом вниз небрежно лежала фоторамка, и мой взгляд сразу прилип к ней, что было вполне объяснимо. Стол чистый, а вокруг фоторамки и на ней самой – обыкновенная пыль, будто эта часть столешницы застряла в прошлом.

«Матвей положил ее так, или даже швырнул и теперь не хочет прикасаться… Да. Возможно».

Медленно протянув руку, даже не борясь с любопытством, я сделала одну попытку угадать, что увижу, но мысли смешались, не предложив ничего интересного.

Гладкая глянцевая фоторамка блеснула, точно хотела спросить: «Ты уверена?», и сначала по пальцам, а затем и по руке вверх побежал холодный ручеек беспокойства.

– Ну, – приободрила я себя.

С фотографии на меня смотрели двое – он и она.

Оба веселые и счастливые. За спинами – голубая полоса моря и почти белое, засвеченное солнцем, безоблачное небо.

Он обнимает ее, а она, подняв руки вверх, чуть щурится и улыбается широко, демонстрируя идеальные зубы. Длинные светлые волосы лежат на плечах и касаются ярко красного купальника, украшенного на тонких завязках большими белыми бусинами. Девушка с обложки глянцевого журнала – роскошная и независимая. А он…

– Это точно Матвей, – прошептала я, интуитивно угадывая хозяина квартиры.

Не знаю, на чем основывалась моя уверенность, археологов я представляла несколько иначе (старше, мрачнее и отчего-то гораздо ниже ростом), но я бы поспорила с кем угодно, что на фотографии – Матвей. Высокий, стройный, мужественный, красивый, похожий на путешественника. Пожалуй, на мореплавателя, привыкшего держать сильными руками штурвал и бороться со стихией. Быть может, длинные волосы, зачесанные назад, и короткостриженая борода натолкнули меня на такое сравнение.

Аккуратно вернув фоторамку на прежнее место, положив ее так же стеклом вниз, я отошла от стола и попыталась прогнать образ Матвея, но не получилось. Если раньше сын Ларисы Григорьевны казался несуществующим, почти мифическим персонажем, то теперь наоборот, обрел слишком четкие черты. Мне нестерпимо захотелось узнать о нем больше.

«Эй, тебе не стыдно?! – попробовала я образумить себя. – Проникла на чужую территорию и суешь нос куда не следует. Ты же не в музей пришла, где положено рассматривать экспонаты, думать, анализировать и запоминать…»

Да, самое лучшее, что я могла сделать – это быстро покинуть комнату, но ноги понесли к шкафу, и через секунду я остановилась напротив зеркальной дверцы.

– И что ты собираешься делать? – спросила я отражение.

«Загляну разок и все».

– Зачем?

«Просто интересно, какую одежду он предпочитает».

Подавив острое желание: вернуться к столу и вновь рассмотреть фотографию, я открыла дверцу и сразу увидела ряд вешалок, на которых висели выглаженные светлые рубашки и пуловеры. Не знаю, отчего я улыбнулась, быть может от того, что сын Ларисы Григорьевны оказался не таким, как я представляла. И еще интуитивно я почувствовала, что в квартире полно тайн, нужно их только найти…

«Хватит уже, иди пей чай!»

Я засмеялась, и уже хотела закрыть шкаф, но взгляд скользнул вниз, под вешалки, и остановился на большом прозрачном пластиковом ящике, плотно закрытым крышкой. Конечно, для продолжения небольшой экскурсии я бы предпочла встречу со старинным сундуком или хотя бы с пыльным мешком, но, увы.

«Интересно, что там?..»

Оглянувшись, точно меня могли поймать за недостойным занятием, я медленно опустилась на корточки и попыталась разглядеть упакованные вещи.

Какая-то куча-мала…

Ничего не понятно…

Барахло всякое…

Но неожиданно сердце забилось сильнее, а мышцы, наоборот, ослабли, будто неведомая гипнотическая сила потянула меня в сон. Да, странная сила потянула, но организм ответил отказом и начал настойчивое сопротивление.

«Открой крышку», – раздался в голове незнакомый скрипучий голос, и я вздрогнула, ловя быструю волну колючих мурашек. Волна пронеслась вниз по спине, раздвоилась и скользнула по ногам, оставляя после себя неприятные ощущения. Наверное, это взбунтовалась совесть, нельзя же так настойчиво и бессовестно лезть в чужую жизнь.

– Нет. – Резко поднявшись, уловив короткое головокружение, я убрала руки за спину.

«Открой крышку».

Я всегда доверяла интуиции, много раз она помогала мне в трудных ситуациях, спасая от мелких и крупных неприятностей. Однако сейчас в душе боролись одинаковые по значимости желания. По какой-то причине (и дело было вовсе не в любопытстве) я должна была заглянуть в ящик и… И не должна.

– Просто большая пластиковая коробка, ничего особенного, – прокомментировала я и вновь опустилась на корточки. Казалось, крышка тяжелая и, наверняка, держится на каких-нибудь зажимах, но стоило подковырнуть край большим пальцем, и она легко подпрыгнула, издав короткое: «пум!».

Я знала, как пахнут старые вещи, но это был совсем другой запах: еле слышный, сухой, бархатистый, древесный, глинистый и зыбучий. Он тянул к себе и не отпускал, обещая радости и горести одновременно. В моем воображении так могли пахнуть лишь древние тайны, разгадать которые уже никто никогда не сможет.

Сдвинув крышку, я сначала коснулась облупившегося края расписной тарелки, потом внимание привлекла корявая глиняная