class="p1">– Я подумала, для твоей спины это лучшее, что можно пожелать, – тусклым голосом произнесла усатая. – Ну как, поедешь?

Меня разобрало любопытство. Неужели бывают места, о которых только что говорил колобок по имени Геннадий Георгиевич? Врет небось, лапшу мне на уши вешает, а на самом деле его хваленый интернат ничуть не лучше Нинкиного детдома. Все же я решила рискнуть и глянуть на все собственными глазами.

– Поеду.

– Тогда вперед, – скомандовал шофер, – инспектору твоему дадим выходной, пусть домой идет и лечится, а мы и без нее доберемся, верно?

– Верно.

Усатая ничего не сказала, развернулась и пошла к дверям. Я за ней. Последним больничный холл покинул Геннадий Георгиевич.

– Вон моя красавица. – Он указал рукой на светло-серую «Газель», стоявшую неподалеку от входа. – Прошу садиться, мадемуазель.

Пискнула сигнализация, вспыхнули и погасли фары. Я нерешительно дернула дверцу – та поддалась.

– Залазь, не стесняйся, – ободряюще проговорил шофер.

Усатая вытащила из сумки широкий пухлый конверт.

– Вот, это ее бумаги. Там все: свидетельство о рождении, выписка из домовой книги, медицинское заключение, снимки. – Она протянула конверт Геннадию Георгиевичу. Тот кивнул и аккуратно спрятал его за пазуху.

– Передадим по назначению.

Он легонько подтолкнул меня вперед, и я взобралась на кожаное сиденье.

– Будешь за дорогой следить, – серьезно произнес Геннадий Георгиевич, устраиваясь рядом. – Чтоб, значит, ничего такого.

Мягко заработал двигатель. Усатая помахала в окно рукой и отошла назад.

– Славная баба, – негромко сказал шофер, – сердечная. Двое суток на телефоне сидела, пока своего добилась. К нам-то взять направление ох как сложно – койко-мест кот наплакал, да опять же лечение одного пациента в такую копеечку обходится, будь здоров. А она, инспекторша твоя, получила, так что ты, девка, еще не раз добрым словом ее помянешь. Давай-ка, махни ей на прощание. Слышь, чего говорю, махни, не ленись!

Слова шофера явились для меня откровением. Вот, оказывается, как! Усатая вовсе не злобная равнодушная мымра, какой казалась с виду, и ей совсем не улыбалось отправить меня в детдом, хоть она и расхваливала его на все лады. Расхваливать-то расхваливала, а у самой внутри что-то свербело, видать, раз в выходные добровольно лишила себя отдыха.

Я вдруг подумала о том, как несправедливо устроен мир: вот бы той фее в каракуле, которая обвинила меня в краже своего кошелька, иметь такую неказистую, отталкивающую внешность, как у усатой инспекторши. Тогда бы все было по-честному: стерва снаружи, стерва и внутри. Так ведь нет, дал же бог этой злюке смазливое личико, бархатистую кожу и губки бантиком, а бедняге-инспекторше только и досталось, что кудлатая овечья шевелюра да черные усы, делающие ее похожей на мужика…

…Машина давно выехала за ворота, а я так и не помахала инспекторше, погруженная в свои мысли. Геннадий Георгиевич ничего больше не говорил, крутил баранку и лишь иногда искоса поглядывал на меня краем глаза.

Мы миновали город и помчались по Кольцевой автодороге. «Газель» неслась на приличной скорости, у меня даже стало захватывать дух и слегка закружилась голова.

– Сомлела, что ли? – встревожился Геннадий Георгиевич. – Что-то личность у тебя зеленая, ни дать ни взять царевна-лягушка. На вот, – он вынул из-за пазухи конфету в прозрачной обертке, – кисленькая, с лимоном. От укачивания здорово помогает.

Я послушно взяла конфету, развернула бумажку и сунула в рот желтый липкий шарик.

– Лучше? – поинтересовался шофер. – Ну то-то. А ехать медленнее никак нельзя, нам до обеда поспеть нужно, кровь из носу, а то начальство сердиться будет.

Он крутанул руль вправо, и машина лихо свернула на оживленное шоссе. Вскоре за окнами замелькали низенькие частные домики, потом пошли одинокие чахлые березки, и, наконец, по обе стороны дороги вырос густой лес.

– Через час прибудем, – уверенно пообещал Геннадий Георгиевич и одной рукой ловко вытряс из пачки «беломорину».

5

Интернат действительно стоял в лесу: прямо вдоль длинной каменной ограды росли огромные мрачные ели, между ними тесно жались друг к дружке осины и березы.

«Газель» въехала в широкие ворота и остановилась на небольшой асфальтированной площадке.

– Вылезай, – приказал Геннадий Георгиевич, – приехали.

Я спрыгнула на землю и с любопытством огляделась по сторонам.

Вокруг тоже были деревья, из-за них вдалеке проглядывало трехэтажное краснокирпичное здание.

– Нам туда, – подтвердил шофер, уловив направление моего взгляда.

Узкая асфальтированная дорожка выходила в прилегающий к зданию чистенький ухоженный дворик. Там было полно народу: с визгом носилась малышня, ребята постарше стояли, сбившись в небольшие группки. Я заметила, что у многих из-под одежды торчат какие-то странные штуковины, похожие на рыцарские доспехи. Кроме того, разъезжало несколько инвалидных колясок. Сидевшие в них мальчишки и девчонки выглядели вполне довольными, веселыми и активно принимали участие в общих играх и забавах.

– Что, интересно? – усмехнулся Геннадий Георгиевич и потянул меня за руку. – Потом со всеми познакомишься, а сейчас нужно доложиться главврачу.

Мы поднялись по низеньким ступеням и очутились в просторном, безукоризненно чистом вестибюле. Повсюду стояли кадки с растениями, пол, выложенный широкой сероватой плиткой, сверкал, стены украшала красочная разноцветная мозаика, изображавшая сюжеты русских народных сказок.

Вокруг было удивительно пусто и безлюдно, лишь возле одной из кадок на маленьком вязаном коврике дремал огромный пушистый трехцветный кот.

Почуяв нас, он приоткрыл один зеленый глаз, затем другой, лениво поднялся на все четыре лапы и сладко потянулся.

– Это тезка твой, – с улыбкой пояснил шофер, – Васькой кличут. Обжора, каких свет не видывал.

Кот меж тем сел на коврике и принялся старательно вылизывать роскошную, рыже-коричневую с белыми пятнами шерсть.

– Ты обожди пока, – распорядился Геннадий Георгиевич, – я сейчас.

Он быстро подошел к двери, обитой толстым слоем дерматина, и скрылся за ней.

Я во все глаза смотрела на кота, который больше не обращал на меня ни малейшего внимания, продолжая заниматься своим туалетом.

– Кис-кис-кис, – тихонько позвала я его, – Васька! Иди сюда!

Кот повел усами в мою сторону и коротко, пискляво мяукнул. Я подумала, что голос не соответствует его представительному заносчивому виду. В это время дерматиновая дверь распахнулась, и Геннадий Георгиевич, высунувшись, поманил меня пальцем.

Я зашла в маленький квадратный кабинет с огромным окном с нарядными розовыми шторами. У одной стены кабинета стояла низкая кушетка, покрытая белоснежной крахмальной простыней, у другой – длинный узкий застекленный шкаф. В углу громоздился здоровенный письменный стол, заваленный кипой бумаг.

За столом сидела довольно молодая белокурая женщина с энергичным миловидным лицом, в белом халате и шапочке. На груди у нее висела трубка, какой слушают дыхание у больных.

– Проходи, не стесняйся, – обратилась ко мне белокурая. – Меня зовут Марина Ивановна Базарова, я главный врач интерната, а также его директор. А ты –