Хотя имелись различные причины для того, чтобы часто произносить всякие сочувственные слова по поводу жизни Нормы Джин, правда состоит в том, что (в противоположность более поздним публичным сообщениям) годы, проведенные ею в семье Болендеров, в принципе были спокойными — опекуны удовлетворяли ее материальные потребности, и нет никаких доказательств того, чтобы ее унижали или подвергали издевательствам. Зато она была единственным ребенком, который оставался в этом доме так долго: на воспитание к Болендерам за время ее пребывания поступило более дюжины других детей, которые успели пожить там и уехать дальше либо вернуться в собственные семьи.

«Вопреки тому, что рассказывалось позднее, — утверждает первый муж Нормы Джин, — ей никогда не пришлось столкнуться с настоящей нищетой, она никогда не ходила голой и босой, и, насколько мне известно, у нее всегда было что поесть». Складывается впечатление, будто после того, как она сделала карьеру, ей «отчаянно понадобилась какая-нибудь душещипательная семейная повесть о бедности и голоде... [в то время как] правда заключается в том, что она выросла и воспитывалась в небольшом, но удобном домике, который был обставлен и оборудован вполне по-современному, если даже не сказать роскошно». В квартире Болендеров стоял, к примеру, и старый рояль, впрочем, исковерканный и раздрызганный; он использовался главным образом для аккомпанемента гимнам, которые распевали задушевные друзья Иды из круга прихожан ее церкви. Имелись также в доме и игрушки, и книги, а еще — специальная маленькая комната, где могли переночевать родители, приехавшие навестить своего ребенка.

Однако Норма Джин была наверняка сломана психически и эмоционально, живя в условиях постоянного стресса, который был связан с ее неопределенной самоидентификацией, а также с тем, что девочка не знала, когда и почему ее мать внезапно явится, чтобы затем столь же внезапно исчезнуть. Глэдис, приезжая проведать дочку, обычно забирала девочку с собой на длительную прогулку, экскурсию или же пикник. Тогда они вместе ехали трамваем линии «Пасифик электрик» на Сансет-Бич — хорошо известный сейчас телезрителям всего мира «пляж заходящего солнца»; или же они делали несколько пересадок и отправлялись в путешествие на Юг, чтобы посетить фабрику художественного стекла в Торрансс; или, недолго думая, просто катались себе и катались из одной приморской местности в другую, останавливаясь в Редондо, Хермосе или на лос-анджелесском Манхэттене, чтобы перекусить либо съесть мороженое. В самых ранних воспоминаниях Нормы Джин сохранилась площадь Св. Марка в Венеции (просьба не путать с итальянской) — на углу улицы, ведущей в Уиндуорд, и океанской набережной с променадом, — где (и тогда, и десятки лет спустя) местные жители и приезжие туристы делали покупки, а колоритная, живописная толпа переливалась на пляж и обратно. Глэдис как-то купила девочке маленький зонтик в полоску, который она хранила потом много лет; а еще Норма Джин обожала глазеть на мимов, жонглеров и пожирателей огня, которые выступали на площади. Мать с дочерью часто ездили миниатюрной венецианской железной дорогой в Уиндуорд и гуляли вдоль каналов, где Глэдис показывала малышке места субботних встреч Дугласа Фэрбенкса и Мэри Пикфорд, Гарольда Ллойда или Уильяма С. Харта[15]. Но такие счастливые уик-энды случались необычайно редко, поскольку Глэдис все более ограничивала частоту и продолжительность визитов к дочери. «Мать всегда вовремя платила за ее содержание», — вспоминала Ида, добавляя, что «Норма Джин никогда не была неухоженной замарашкой, девочка всегда ходила нарядно одетой». Но Глэдис стала теперь в первую очередь некой таинственной гостьей, которая нерегулярно и в самой минимальной степени принимала участие в жизни маленькой Нормы Джин.

Девочка очутилась в неприятной ситуации, потому что у других детей был человек, которого они могли назвать мамой или папой. «Как-то утром я крикнула [Иде] "мама", а она мне ответила: "Не зови меня так, я не твоя мама. Говори мне тетя Ида". Тогда я показала пальцем на ее мужа, сказав: "Зато он — мой папа!", на что та ответила односложным "нет"». Впоследствии, по утверждению одного близкого друга актрисы, Руперта Аллана, она «дискутировала о своем отце чаще, нежели о ком-либо другом из ее прошлого. Мать тоже вспоминалась, но без особых чувств. Зато ей чрезвычайно не хватало отца, хотя она была достаточно разумной, чтобы остерегаться всякого, кто был готов создать ей некий суррогат родителя».

Ида Болендер поступила совершенно правильно, ответив Норме в соответствии с истиной. Другое дело, что в тональности ее голоса и в поведении, пожалуй, отсутствовало то утешающее и успокаивающее объяснение, которое избавило бы малышку от смущения, а также от убежденности в том, что в определенном смысле она существенно отличается от других детей. В возрасте двух или трех лет Норма Джин была не в состоянии понять спорадические приезды и отъезды женщины, которую ей велели называть мамой. «Приезжала она нечасто, — сказала Норма по этому поводу позже. — И была для меня просто женщиной с красными волосами». Визиты Глэдис означали хорошее развлечение, появление нежданного гостя и так далее, но главную роль в первые годы жизни Нормы Джин играли, несомненно, Болендеры, и в вопросах поведения, религии и морали именно они располагали решающим голосом.

«Ходить в кино — грех», — вспоминала Норма Джин одну из заповедей Болендеров. «А если конец света случится в тот момент, когда ты будешь сидеть в кино, — предостерегала ее Ида, — знаешь, что тогда с тобой будет? Сгоришь вместе со всеми этими испорченными, пропащими людьми. Мы ходим в церковь, а не в кино». Резкое расхождение между взглядами Глэдис и супругов Болендер не могло не вызвать у девочки серьезную дезориентацию в оценке надлежащего поведения, а также в установлении критериев добра и зла.

Невзирая на то, была она дезориентирована или нет, на фотографиях, относящихся к этим первым нескольким годам жизни, Норма Джин выглядит милой девчушкой со светло-пепельными волосами, обаятельной улыбкой и голубовато-зелеными яркими глазами. Впрочем, она всегда вспоминала, что в доме Болендеров «никто и никогда не назвал меня симпатичной». Искренняя, скромная и напрочь лишенная чувства юмора Ида не признавала похвал такого рода, питая убеждение, что красота может оказаться даже опасной. Хотя эта женщина жила в бурлящем жизнью и вполне современном районе Лос-Анджелеса, она на пару с Альбертом вполне могла бы позировать Гранту Вуду[16]для его известного полотна «Американская готика». Излюбленным компаньоном Нормы Джин в играх и забавах был приблудный песик, которого она принесла домой и назвала Типпи. Приемные родители разрешили ей держать щенка при условии, что она сама будет им заниматься, и девочку обычно видели в обществе верного Типпи, который тащился в двух шагах позади нее.