I. «СУМЕРКИ АВТОКРАТИИ» С ПОЛЬСКИМ АКЦЕНТОМ

Югославский академик Владимир Дедиер в основательном двухтомнике «Сараево. 1914» так трактует пресловутый «русский след» в Сараевском деле:

Вопрос о том, были ли замешаны в заговоре Артамонов и Верховский и были ли они осведомлены о нем, остается открытым, ибо прежде надо прояснить некоторые другие аспекты. Луи де Тридвар-Буржински, бывший член Археологического общества в Петрограде, в своих мемуарах, опубликованных в 1926 году, утверждал, что Сараевское покушение организовал Артамонов (это выдумка: Артамонова тот даже не упоминал. — И. М.). Тридвар-Буржински ссылается на Верховского, утверждая, что Верховский ему лично говорил, что хорошо знал его (Артамонова. — И. М.) и его семью. Автор этой книги не смог установить, дал ли Верховский свой комментарий к утверждению Тридвара-Буржински.

Верховский был известной личностью в Советском Союзе. В начале 1917 года командовал армиями Московского военного округа, а летом того же года стал военным министром в правительстве Керенского, но накануне Октябрьской революции ушел в отставку. Малая советская энциклопедия издания 1930 года в биографии Верховского отмечает, что он был на неприятельской стороне, но позднее работал в научных и воспитательных учреждениях Красной армии[411].

Владимир Дедиер, присочинив насчет Артамонова, ссылается на мемуары барона М. А. Таубе «Навстречу великой катастрофе», вышедшие в Германии на немецком языке двумя изданиями[412]. Многостраничный немецкий вариант этих воспоминаний сильно отличается от русского, более позднего и сильно урезанного. В немецком издании барон ссылку на свидетельство поляка снабжает своими весьма раскованными рассуждениями, указывая, например, что капитан Верховский в 1914 году был послан на Балканы, чтобы установить связь с Аписом. В русском же издании барон об этом не пишет, но все равно не удерживается от субъективных оценок:

И вот возникает вопрос: эту «Черную Руку» не направляла ли из-за кулис «белая» рука из того или другого военно-политического лагеря, на которые распадалась якобы единая и якобы мирная Европа.

В наше время, через сорок лет после этих событий, ответить ясно на этот вопрос трудно, и только, может быть, когда-нибудь выяснится вся правда.

Как это выяснилось через несколько лет, «белая» рука оказалась рукой полковника сербского генерального штаба Димитриевича, организатора заговора против эрцгерцога, не без ведома русской военной агентуры в Белграде.

См. обо всем этом интересную сводку в немецком издании моих мемуаров (стр. 321–322). Для связи главного заговорщика полковника Дмитриевича (расстрелянного в за покушение на убийство короля Александра) с русской военной агентурой в Белграде служил, по-видимому, капитан Верховский. Об этом с его же слов определенно говорит поляк- эмигрант Тривдар-Буржинский в своих политических мемуарах: Louis de Trywdar-Burzynski — «Le crupuscule d'une autocratie» (Florence, 1926. P. 127); «Убийство было совершено благодаря посредничеству русских военных агентов в Белграде. Юный капитан Верховский, помощник военного атташе— впоследствии военный министр в правительстве Керенского, — которого, как и его семью, я знал издавна, мне подтвердил, не слишком стесняясь, истину относительно инициативы, подготовки и исполнения гнусного заговора».

А если это последнее указание справедливо, то, конечно, и русский посланник в Сербии недалек был от всей этой преступной махинации: ведь Н. Г. Гартвиг, бывший директор 1- го Департамента министерства иностранных дел — неосторожно назначенный Сазоновым в Белград — отличался не только своими способностями и рвением к службе, но и известной всем грубостью, заслужившей ему прозвище «старшего дворника», соединенной с самовольными политическими замашками.

Вдали от Петербурга, в специфической заговорщической обстановке Сербии он легко мог поддаться соблазну вести там свою собственную «энергичную политику», за что судьба и послала ему, как известно, вскоре после Сараевского убийства апоплексический удар при его таинственных объяснениях об этом злодеянии в австрийском посольстве в Белграде[413].

Не забудем, как характеризовал Верховского его сослуживец Кришевский: «худощавый и подвижный, с лицом семитического типа, в очках, фразер, любящий позу и крикливые эффекты» (кстати, и Н. Берберова замечает, что Верховский внешне был похож на Керенского). Не доверяли ему и некоторые генералы:

Генерал Самсонов аттестовал Верховского так: «Прилежен к женскому полу… В умственном отношении скромен…». Генерал Куропаткин судил гораздо строже: «В мирное время бесполезен, в военное время будет вреден»[414].

И действительно, в марте семнадцатого в Севастополе Верховский повел себя как чистый заговорщик: на первых порах был себе на уме, интриговал исподтишка, льстился и примазывался к властям, а как только трон рухнул, тут же растоптал и честь свою, и звание офицера, проталкиваясь к верхам масонской власти: его «фразерство» — а на самом деле подстрекательство к бунту! — очень скоро оплатят своими жизнями тысячи растерзанных севастопольских офицеров.

Но если в Севастополе Верховского окружали консервативно настроенные русские офицеры, чуждые заговорщицких планов, то в Белграде была иная картина: здесь погоду делала масонская «Черная рука»; один заговор рождал другой, и Верховский с его склонностью к эпатажу и легковесности не мог не стать легкой добычей заговорщиков старого закала. Чедомир Антич, наипатриотичный из всех ведущих сербских историков нового поколения, не скрывает:

В начале 1913 года, где-то в глубине разбитого Османского царства, сербские офицеры радостно убеждали британского полковника Томсона, что именно сейчас пробил тот час, когда можно всей силой напасть на Австро-Венгрию. Не кто иной, как Никола Пашич, всего за десять дней до начала Первой балканской войны уверял сэра Ральфа Педжета[415], что Сербия не собирается нападать на Османское царство, что для завершения подготовки к войне ей нужно по крайней мере еще несколько лет… но и тогда ее неприятель будет на севере, а не на юге[416].