10 марта 1952 года советское правительство предложило правительствам США, Англии и Франции подготовить и подписать мирный договор, согласованный с общегерманским правительством; оно должно было быть образовано совместными усилиями. Заместитель министра иностранных дел Громыко вручил послам США, Англии и Франции в Москве советскую ноту от 10 марта, которую принято называть «нотой Сталина».

Что предлагал Сталин?

Германия восстанавливается как единое, независимое, демократическое, нейтральное и миролюбивое государство. Все оккупационные войска выводятся. Германия даже получает право создать собственную армию. Но с одним условием: «Германия обязуется не вступать в какие-либо коалиции или военные союзы, направленные против любой державы, принимавшей участие своими вооруженными силами в войне против Германии».

Предложение провести общегерманские выборы и создать единую, нейтральную, демилитаризованную Германию было единственно возможным ответом на образование ФРГ. Сталин хотел если не сохранить всю страну под своим контролем, то по крайней мере не дать американцам овладеть какой-то частью Германии.

Но было слишком поздно. Несколько лет назад такое предложение перечеркнуло бы возможность вступления Германии в НАТО. До 1948 года Сталин мог договориться с Западом на своих условиях. Но в 1952-м Западная Германия уже вооружалась. Предложение Сталина означало разрушение НАТО. Американским войскам, которые находились в Западной Германии, некуда было отступить. Их бы пришлось отправить за океан, а советские войска отступили бы всего на сотню километров — на территорию Польши. К тому же мало кто хотел восстановления единой Германии.

Канцлер Аденауэр без колебаний избрал союз с Западом. Он хотел вступить в НАТО. В бундестаге лидер социал-демократов Курт Шумахер крикнул Аденауэру:

— Вы — канцлер союзников!

Это прозвучало оскорбительно, но не справедливо. Аденауэр не без оснований считал, что могучая, но одинокая Германия не только представляла угрозу для всех соседей, но и была опасной для самой себя.

Помешать Западной Германии вступить в НАТО Советский Союз не смог.

В октябре 1954 года в Париже министры иностранных дел западных держав подписали соглашение, которое разрешало ФРГ создавать свои вооруженные силы и состоять в НАТО. Западная Германия получила из рук союзников право определять свою внешнюю политику.

— Федеральное правительство, — провозгласил Аденауэр в бундестаге, — с уверенностью заявляет: мы — свободное и независимое государство.

5 мая 1955 года ФРГ обрела полный суверенитет.

Правительство ФРГ приняло доктрину Хальштейна — оно разрывает дипломатические отношения с любой страной, которая признает режим в Восточном Берлине. Но прибегли к этому только раз — разорвав отношения с Югославией, признавшей ГДР в октябре 1957 года.

Союзники только оставили за собой право управлять Западным Берлином и держать войска на территории ФРГ.

Зачем Аденауэр так ратовал за вступление в НАТО, он объяснил французскому президенту Шарлю де Голлю:

— Хрущев действительно уверен, что капитализм изжил себя и что коммунизм покорит весь мир. Он фанатичный коммунист и одновременно фанатичный русский, одержимый все той же жаждой империалистической экспансии, которая определяла политику России в царское время. Но Хрущев не начнет войну, пока он убежден, что свободные народы достаточно сильны, чтобы в ходе такой войны уничтожить Советский Союз или, во всяком случае, нанести самый тяжелый ущерб. Я глубоко убежден в том, что оборона от Советского Союза на национальной основе больше невозможна, как и оборона одних европейских стран без Соединенных Штатов. Мы не смогли бы даже найти финансовых средств, чтобы догнать Советский Союз в ядерном вооружении…

1955-й был важным годом в немецкой политике. В мае ФРГ приняли в НАТО, а 7 июня советское посольство в Париже передало западногерманскому посольству приглашение канцлеру Аденауэру приехать в Москву «для обсуждения вопроса об установлении дипломатических и торговых отношений между Советским Союзом и Германской Федеративной Республикой».

8 сентября в Москву прибыла делегация Западной Германии — через десять лет после окончания войны. На двух самолетах прилетели полторы сотни немецких чиновников. Технический персонал со средствами связи и запасом еды привезли на поезде.

Канцлера ФРГ в Москве часто обвиняли в реваншизме. Аденауэр, пристально глядя на министра иностранных дел Молотова, сказал, что он, по крайней мере, — в отличие от некоторых — не пожимал руку Гитлеру. Переговоры вели глава советского правительства Николай Булганин и первый секретарь ЦК Никита Хрущев.

«В противоположность Булганину с его клиновидной бородкой, седыми, причесанными на пробор волосами и добродушным выражением лица, — вспоминал Аденауэр, — Хрущев вовсе не изображал из себя доброго дядюшку…

Булганин и Хрущев пытались продемонстрировать мне, что их мнения и цели абсолютно совпадают. Булганин сказал мне, что Хрущев и он едины, что они уже тридцать лет работают в тесном контакте и доверяют друг другу беспредельно. Он призвал Хрущева в свидетели, и Хрущев подтвердил.

У меня сложилось впечатление, что они оба тщательно следят за тем, чтобы всегда высказывать одно мнение. Была ли это действительно дружба до гроба, никто из нас сказать не мог…»

Советские руководители сочли за труд выяснить привычки немецкого канцлера, и в первый же день Булганин предложил ему закурить. Некурящий канцлер отказался и едко заметил:

— У вас есть преимущество, господин Булганин. В отличие от меня вы можете пускать дым в глаза.

Переговоры шли трудно. Аденауэр требовал сначала отпустить военнопленных, а потом уже договариваться обо всем остальном. Он утверждал, что в советских лагерях все еще держат сто с лишним тысяч немцев. Булганин уверял, что военнопленных давно отпустили, а остались около десяти тысяч военных преступников, которые отбывают наказание в соответствии с приговорами, вынесенными судом.

Во время переговоров Хрущев взорвался:

— Я прежде увижу вас в аду, чем соглашусь с вами по этому вопросу!

Аденауэр реагировал немедленно:

— Если вы увидите меня в аду, то лишь потому, что первым туда попадете.

Переговоры едва не сорвались.

Хрущев, вспоминает участвовавший в переговорах дипломат Ростислав Сергеев, прервал Булганина:

— Николай, дай я скажу.

И сказал:

— Если наши уважаемые партнеры не подготовлены сейчас вести переговоры и достигнуть соглашения по вопросу установления дипломатических, торговых, а также культурных отношений, если они хотят подождать, я считаю, что можно подождать. Нам не дует.

Никита Сергеевич привстал и выразительно похлопал себя по нижней части спины. Возникла немая сцена. Жест перевода не требовал. В официальный текст вместо слов «Нам не дует» было записано: «Нам ветер в лицо не дует».