В полпервого ночи Карла Вайгляйна подвели к грушевому дереву, на котором Гельм решил его повесить. Ему на грудь прицепили табличку с надписью: «Приговорен к смерти за саботаж». Грушевое дерево находилось всего в пяти метрах от его дома. Карл позвал жену: «Дора, Дора, меня хотят повесить!» Она выглянула в окно кухни и стала просить Гельма и его приспешников: «Оставьте моего мужа в покое! Что он вам сделал?!» Михальский крикнул ей в ответ: «Молчи, сиди дома и закрой окно!» Мужа повесили у нее на глазах, казнь привел в исполнение сам Гельм, ему помогал младший капрал. Даже Вальтер Фернау, закаленный боями на Востоке, не смог сдержать эмоций, узнав об обстоятельствах, при которых казнили Карла Вайгляйна: «Это позор… Жена не должна была видеть смерть своего мужа – человека, за которого она вышла замуж лет сорок назад, а то и больше. Его повесили почти на пороге собственного дома». К телу приставили двух стражников и оставили висеть на суку еще на три дня, до самого Пасхального воскресенья.

После войны Вальтер Фернау изменил свою точку зрения – теперь он сожалеет о случившемся: «Я уже говорил, что мне безумно жаль, но, когда людей убивают вот так, ни за что, мои слова уже ничего не поменяют, как бы сильно я не жалел о своих решениях. Извинения имеют смысл лишь тогда, когда ты, скажем, разбил зеркальце на чужой машине, извинился и спросил, сколько оно стоит. Но человека уже нет в живых. Что тут можно поделать? Это очень серьезный вопрос, на него не существует ответа».

Многие участники подобных преступлений остались безнаказанными. Так, майора Гельма судили в Восточной Германии в 1953 году, приговорили к пожизненному заключению, но Министерство государственной безопасности ГДР (Штази) решило задействовать его в разведке на территории Западной Германии, а потому его выпустили на свободу уже через три года. Вальтера Фернау приговорили к шести годам тюремного заключения за участие в военном трибунале, он отбыл свое наказание почти в полном объеме.

Подобные ужасы в Германии в последние дни войны встречались на каждом шагу. В Пенцберге, на склонах немецких Альп, местные жители защищали угольные шахты от гитлеровской политики «выжженной земли». Армия США расположилась всего в дне пути оттуда, но в Пенцберг прислали специальный нацистский карательный отряд из Мюнхена, и каратели хладнокровно расстреляли лидеров Сопротивления. Затем они составили список «политически неблагонадежных граждан», которых повесили.

Столкнувшись с таким жестоким террором, население вынуждено было смириться. Иоганн Цан, например, говорит следующее: «Лично я не согласен с решением Гитлера. После того как стало ясно, что нам не выиграть этой войны, он должен был сказать: “Сдаюсь. Давайте заключим перемирие, я отказываюсь от своих притязаний, вы победили”. Он должен был поступить именно так, но, к сожалению, милосердие ему было чуждо». Такие люди, как Цан, по понятным причинам не могли сопротивляться воле фюрера: «Когда в правительстве образуется клика, подобная окружению Сталина или Гитлера, обладающая всей властью, она хладнокровно использует все способы и методы для достижения своих целей. Каждый считал, что нет смысла сопротивляться, любой рискнувший был бы убит. В июле [после покушения на Гитлера] мы уже видели, что ждет таких смельчаков. Даже те, для кого убийство и насилие было специальностью, не решались выступить против режима. Так как же мог обыкновенный гражданин, торгующий в магазине конфетами, вступить в противостояние с нацистами?» Цан тогда действовал с позиции самосохранения: «Сражаться против них? Я не мог так рисковать, боялся даже звонить по телефону – это могло стоить жизни. Боялись и все остальные, нацисты этого и хотели: чтобы мы молча ждали своей участи». У одного немца, который поддерживал режим, я спросил, почему все мирились с происходящим? Он раздраженно спросил в свою очередь: «Вы думаете, это было легко? Вам никогда не доводилось проходить через такое».

В последние месяцы войны Карл Бем-Теттельбах уехал из Берлина – его направили на север, в Нойштадт-Фленсбург. По пути он и его товарищи встретились с Гиммлером. Эта встреча Бема-Теттельбаха с главой СС оказалась последней, и, несмотря на то что рейх рушился, Гиммлер был любезен, как никогда: «Увидев, что я голоден и продрог, он пригласил меня выпить чаю, чтобы немного согреться. Потом, заметив, что я одет по-летнему – на мне была рубашка с коротким рукавом, – посоветовал: “Когда прилетите во Френсберг, пойдите на склад СС и возьмите себе одежду потеплее”. Я отправился туда сразу по прибытии в город и, показав сотрудникам бумагу, подписанную Гиммлером, получил на складе три рубашки и майки… Одну из этих рубашек до сих пор носит моя дочь – она живет в Америке, а там бывает очень холодно. Рубашка от Гиммлера».

Из истории Бема-Теттельбаха мы видим, что даже в последние дни войны, зная о том, что он войдет в историю как один из вдохновителей Холокоста, Гиммлер все еще был способен создавать образ старшего офицера, который заботится о благополучии своих сограждан.

Таким образом, нацистские лидеры удерживали власть в своих руках до конца. За последние два года войны здоровье Гитлера, однако, серьезно пошатнулось: его левая рука после июльского покушения 1944 года дрожала, его часто тошнило, и он испытывал длительные головокружения. Его личный врач доктор Моррелл лечил его шарлатанскими снадобьями. Министру вооружений Альберту Шпееру казалось, будто из Гитлера с каждым днем по капле уходит жизнь, но, по словам Хью Тревора-Роупера, «фюрер по-прежнему оставался единственным, чьи приказы выполнялись неукоснительно, даже в воцарившемся хаосе»9.

Шестнадцатого апреля 1945 года Сталин отдал приказ о наступлении на Берлин. Он осмотрительно организовал битву за Берлин таким образом, чтобы слава не досталась какому-то одному полководцу. Наступать на столицу рейха должны были сразу два военачальника – маршалы Жуков и Конев, командующий 1-м Украинским фронтом. «Сталин любил интриги, – рассказывает Махмуд Гареев. – Когда рисовали линию стыка в Берлине между двумя фронтами, Сталин перечеркнул ее со словами: “Кто придет в Берлин первым, тот его и захватит”. Он специально устраивал конкуренцию между маршалами, а это создавало трения. Можно лишь догадываться что, Сталин делал так, чтобы каждый действовал активнее и думал, что именно он и захватит Берлин… Он, вероятно, уже задумывался и о том, что будет после войны, если авторитет Жукова будет слишком большим».

В то время как Сталин действовал соответственно своему истинному характеру, Гитлер – соответственно своему. Когда немецкая армия погибала под ударами с востока и запада, Гитлер решил, что его народ недостоин такого лидера, как он. Фюрер захотел отомстить не только евреям и прочим представителям «низшей расы», но и всей Германии. В своем приказе от 19 марта он распорядился уничтожить на территории рейха «все, что враг может использовать в последующих боях». Согласно этому приказу, получившему в дальнейшем название «приказ Нерона», перед неизбежным поражением войска должны были оставить за собой выжженную землю. Альберт Шпеер, нацистский рейхсминистр вооружений и военной промышленности, попытался смягчить этот приказ, предложив назначить ответственным за его выполнение именно его министерство, но формулировка «приказа Нерона» была недвусмысленной. 18 апреля Гитлер подвел итоги сложившейся ситуации на экстренном заседании: «Если немецкий народ проиграет эту войну, то он недостоин меня»10.