– М-да, – протянул Гарри. – Ты сам должен признать, это звучит более вероятно, чем твой рассказ о волшебном Лондоне у нас под ногами, куда попадают люди, провалившиеся в щели. Я проходил мимо таких потерянных и заблудших: они спят в дверных проемах по всему Стрэнду. Ни в какой особый Лондон они не попадают. Зимой они умирают от обморожения.

Ричард промолчал.

– Думаю, тебя, наверное, кто-то ударил по голове, – продолжал Гарри. – Или, может быть, всему виной шок, который ты испытал, когда Джессика тебя бросила. На какое-то время ты тронулся рассудком. Потом тебе стало лучше.

– Знаешь, что меня пугает? – Ричард поежился. – Думаю, возможно, ты прав.

– Ну и что, если жизнь у нас скучная? – продолжал Гарри. – Прекрасно. Мне подавай скуку. Я хотя бы знаю, где сегодня буду есть и спать. И в понедельник у меня все еще будет работа. Так? – Он повернулся и посмотрел на Ричарда.

– Так, – неохотно кивнул Ричард. Гарри поглядел на часы.

– Черт бы меня побрал! – воскликнул он. – Начало третьего. Будем надеяться, хоть какие-нибудь такси еще ездят.

Они свернули на Брюэр-стрит и пошли вдоль витрин секс-шопов и фонарей стрип-клубов. Гарри разглагольствовал о такси. Он не говорил ничего оригинального или даже интересного, просто исполнял свой долг лондонца ворчать по такому поводу.

– …и желтый огонек у него горел, – говорил он. – Я ему сказал, куда ехать, а он в ответ: извините, я еду домой, я ему – а где, собственно, живут все таксисты? И почему ни один не живет возле моего дома? Фокус в том, чтобы сначала сесть, а уж потом сказать, что тебе нужно на Южный берег, я хочу сказать, что он мне там втолковывал? Про Бэттерси он распространялся так, словно это в треклятом Катманду…

Ричард от него отключился. Они как раз дошли до Уиндмилл-стрит, и, перейдя на противоположную сторону, Ричард застыл перед витриной магазинчика антикварных журналов, рассматривая выставленные там фотографии забытых кинозвезд, плакаты, журналы и комиксы. Глядеть на них – словно мельком бросить взгляд в мир приключений и фантазий. «Это неправда. Это вымышленный мир», – сказал он самому себе.

– И что ты думаешь? – спросил Гарри. Ричард рывком вернулся к настоящему.

– О чем?

Сообразив, что Ричард пропустил все его слова мимо ушей, Гарри повторил снова:

– Если такси не будет, можно поехать на ночном автобусе.

– Ага, – отозвался Ричард. – Прекрасно. Поехали.

Гарри поморщился:

– Ты меня беспокоишь.

– Извини.

Они шли по Уиндмилл-стрит – по улице Ветряных мельниц – в сторону Пиккадилли. Ричард поглубже засунул руки в карманы. На мгновение лицо у него стало озадаченное, потом он вдруг вытащил довольно мятое воронье перо с перевязанным красной ниткой стволиком.

– Что это? – спросил Гарри.

– Это… – Он остановился. – Просто перо. Ты прав. Это полная ерунда.

Бросив перо в ближайшую урну, он даже не обернулся, – в урну оно не попало, а приземлилось рядом на тротуар. Гарри же помедлил, потом, тщательно подбирая слова, спросил:

– Тебе не приходило в голову кое-кого повидать?

– Кое-кого повидать? Слушай, Гарри, я же не сошел с ума!

– Ты уверен?

Впереди показалось такси с горящим желтым огоньком.

– Нет, – честно ответил Ричард. – Смотри, вот такси. Поезжай ты первый. Я сяду в следующее.

– Спасибо. – Взмахнув рукой и остановив такси, Гарри забрался на переднее сиденье прежде, чем объяснять водителю, что ехать ему в Бэттерси. Он опустил стекло и, когда такси уже тронулось, сказал: – Вот это и есть реальность, Ричард. Привыкай к ней. Это все, что есть. Увидимся в понедельник.

Помахав ему на прощание, Ричард посмотрел вслед такси, потом повернулся и пошел прочь от огней Пиккадилли, назад к Брюэр-стрит, к Пивоваренной улице. Пера возле урны больше не было.

Он остановился возле крепко спавшей в дверном проеме старой женщины. Она была укрыта мятым истрепанным одеялом, а ее скудное имущество – две небольшие картонные коробки со всяким хламом и грязный, некогда белый зонтик – было связано бечевкой, конец которой охватывал ей запястье, чтобы не украли, пока она спит. На голове у нее была вязаная шапка неопределенного цвета.

Достав бумажник, он вынул десятифунтовую банкноту и наклонился, чтобы вложить ее в руку спящей.

Ее глаза распахнулись, она рывком села и заморгала на деньги старческими глазами.

– Что это? – спросила она сонно, недовольная тем, что ее разбудили.

– Это вам, – сказал Ричард.

Свернув банкноту, она затолкала ее в рукав.

– Чего тебе надо? – подозрительно спросила она Ричарда.

– Ничего, – отозвался он. – Честное слово, мне ничего не надо. Совсем ничего. – А потом вдруг осознал, насколько это верно, насколько ужасно, никудышно все обернулось. – Вы когда-нибудь получали все, чего хотели в жизни? А потом до вас доходило, что хотите вы совсем не этого?

– Не могу сказать, что получала, – ответила она, протирая сонные глаза.

– Я думал, что хочу вот этого, – продолжал Ричард. – Что хочу нормальную комфортную жизнь. Ну да, вы скажете, я спятил. Может, я и вправду спятил. Но если это все, что есть в жизни, я не хочу быть в здравом уме. Понимаете?

Она покачала головой.

Он сунул руку во внутренний карман.

– Видите вот это? – спросил он, показывая ей нож. – Его мне дала перед смертью Охотник.

– Не трогай меня, – попросила старая дама. – Я же тебе ничего не сделала.

– Я стер ее кровь с клинка. – Он сам почувствовал, что в его голос вкралась странная сила. – Охотник бережет свое оружие. Им эрл произвел меня в рыцари. Он дал мне волю где угодно ходить по Подмирью.

– Ничего я про это не знаю, – сказала она. – Пожалуйста, убери нож. Ну, будь хорошим мальчиком.

Взвесив в руке нож, Ричард вдруг бросился с ним на кирпичную стену возле дверного проема, в котором сидела женщина. Он нанес три режущих удара: два вертикально, один горизонтально.

– Что ты делаешь? – настороженно спросила старуха.

– Дверь, – ответил он. Старуха фыркнула.

– Лучше тебе его убрать. Не то тебя загребут за холодное оружие.

Ричард посмотрел на силуэт двери, который только что нацарапал на стене, и убрал нож назад, в карман пальто. А потом вдруг начал колотить в стену кулаками.

– Эй! Есть там кто-нибудь? Вы меня слышите? Это я, Ричард! Д'Верь? Кто-нибудь?

Он поранил руки, но продолжал дубасить и молотить кирпичи.

А потом приступ безумия миновал, и Ричард сник.

– Прошу прощения, – сказал он старой даме.