– Но спутаться с Майклом, господи! Почему именно с Майклом, черт возьми?

Она пожала плечами:

– Мы думаем одинаково. Он чувствует то же, что и я, его тоже отупляет идиллия нашей жизни. Нестерпимая слащавость возвращений домой, к ошкуренным сосновым дверям, спагетти болоньезе и двум с половиной детям.

– Но он же такой…

– Мерзавец?

– Да!

– Это правда, зато в постели он бог.

– О! – (Я оторопела.)

– Извини. Твоя мещанская добродетель уязвлена, не так ли? Такие милые девочки, как мы, не должны даже задумываться об этом, да? Может, на самом деле он и не так хорош, по крайней мере с Элис. Порочная, тайная сущность интрижки будит в человеке зверя. – Она вызывающе вздернула подбородок и взглянула на меня. – И во мне тоже разбудила, если хочешь знать.

– О! Ну ладно. – (Я не была уверена, что мне хочется знать подробности.)

Она обернулась, откинула голову и энергично почесала затылок, глядя в окно. Я заметила, что ее глаза сияют. Горят. Я откашлялась.

– И Майкл был единственным, с кем у тебя… ну, ты понимаешь…

– С кем у меня был роман?

– Да.

– Нет.

– Ох, Филли!

– Ох, Филли! – Она обернулась и просияла. – Да не бойся ты, не такая уж я неразборчивая, не надо тащить меня сдавать анализы на СПИД и тому подобное. Был еще один человек, еще до Майкла. Но он был слишком молод, влюбился по уши и подобрался ко мне слишком близко. Мне этого не хотелось. Он слишком многого от меня требовал. Логичнее было бы от него отделаться, потому что это было безумие: он жил очень далеко, и мне приходилось проводить все время в дороге, два часа добираться до Лондона ради десятиминутного свидания со сладким мальчиком. Нет, Майкл подходил мне идеально. Он обитал неподалеку, но не постоянно; не хотел, чтобы я бросила Майлза, как тот, другой, и к тому же, думаю, вовсе не был в меня влюблен. Когда начались проблемы, он расстроился, конечно, но слишком уж наш роман затянулся. Мне становилось скучно. Нет, – задумалась она, – Майклу во мне нравился только секс.

– И тебе в нем тоже.

– Вовсе нет. Конечно, секс был неплох, но на самом деле меня привлекала – даже захватывала – опасность. Одно неверное движение, и все это – она обвела рукой комнату – канет в пропасть. Развеется в дым. Дом, муж, даже дети – я словно играла со своей жизнью в русскую рулетку. Я чувствовала себя живой. Чувствовала кровь в жилах. Все равно что в операционной, когда твой палец лежит на кнопке, от твоей руки зависит все, и ты знаешь – одно неверное движение, и у тебя на столе труп. Или коматозник.

– Я бы с ума сошла, – воскликнула я.

– Еще бы, Рози. Но в тебе же никогда не было инстинкта убийцы, не так ли?

– Нет… наверное, нет.

– Этому твоему качеству я всегда завидовала. Ты такая амебная, готова променять все что угодно на безмятежную жизнь. Ты готова была жить с Гарри, человеком, которого ненавидела, лишь бы не мутить воду, не так ли? – (Я вдруг задрожала, слушая ее.) – А вот я бы так не смогла. Но я никогда не ненавидела Майлза. Мы хорошо ладим, только вот фейерверки больше не летают.

– Филли… – пролепетала я, – Насчет Гарри… Ты могла бы… то есть… ты…

– Черт! – Она прыгнула, но было уже слишком поздно: чашка соскользнула со стола. – О господи, Хлоя, это уже вторая чашка с соком за сегодняшнее утро! – Она схватила тряпку и принялась лихорадочно оттирать пол. – Ах ты бестолковая девчонка, ты даже не смотришь, что творишь! Только и знаешь, что под ногами путаться!

– Дай я вытру. – Одной рукой я обняла расстроенную хнычущую Хлою, другой – взяла с плиты еще одну тряпку.

– Нет! Это чистейший ирландский лен, Рози, а не половая тряпка!

– Извини! – Я уронила тряпку.

В это время Айво принялся подвывать из сочувствия Хлое, и, перекрывая хаос, зазвонил телефон.

– Господь всемогущий, дай мне сил, – прошипела Филли. – Я подойду в прихожей: здесь даже собственного голоса не услышишь. – Она зашагала прочь, швырнув на пол промокшее кухонное полотенце.

Хлоя захныкала и повисла у меня на шее, а Айво накрепко прицепился к моим согнутым коленям. Они прилипли ко мне, как банный лист, а я пыталась вытереть пол. Я одеревенела от шока и, орудуя тряпкой, вдруг с ужасом осознала нечто, чего вовсе не хотела понимать. Но теперь от этого было уже никуда не деться.

– Тихо, Хлоя, тихо, все хорошо. Где у нас печенье?

Филли вернулась через пару минут, бледная как смерть, будто увидела привидение. Замерла в дверном проеме и уставилась в одну точку, прямо над моей головой.

– Что? – встревоженно спросила я. – Филли, что стряслось?

– Мама звонила.

– И что? – Мое сердце ухнуло. Мне стало страшно.

– С папой беда.

– О господи! – Я зажала рукой рот.

– Он хотел поехать в полицейский участок. И сдаться.

Я вытаращилась на нее. Язык онемел. Ее глаза медленно опустились и встретились с моими.

– Это был папа, Рози. Он только что признался. Это он убил Гарри.

– Нет. Нет, это невозможно! Папа бы никогда… он не мог так поступить!

– Конечно, не мог, – резко ответила она. – Нам обеим это известно.

Наши глаза сомкнулись, как магниты.

– Он это нарочно, – выдохнула я. – Он защищает… – Я была не в силах произнести последнее слово.

– Именно. – Филли принялась мерить шагами кухню, потом замерла у окна, выглянула на улицу, побарабанила пальцами по подоконнику, повернувшись ко мне спиной.

– Он ездил в полицию?

– Пока нет. Он и не может, мама заперла его в сарае.

– О! – Я невольно улыбнулась.

– Говорит, что не выпустит его, пока он не перестанет молоть чепуху. Она просовывает ему под дверь записочки и бутерброды с ветчиной, умоляя одуматься. Но ты же знаешь папу – если он что решил…

– О господи, бедный папа! Но ты же поговоришь с ним, Фил? Сумеешь его переубедить?

– Попытаюсь. Но если мне не удастся… – Она обернулась. – А ты что собираешься делать?

– Я?

– Брось, Рози, ты же знаешь, что папа задумал! Он уверен, что стенокардия и так прикончит его через год-два, и идет на намеренную жертву!

– Да, но ради тебя! Она уставилась на меня:

– Что ты сказала?

– Ради тебя, – прошептала я.

– Что ты несешь, черт возьми?

– Я нашла твои книги, Фил.

– Какие еще книги?

– Книги по микологии, – проговорила я и возненавидела себя. – Три книги, зачитанные до дыр, от корки до корки, и на них стоит твое имя. Они были в коробках на чердаке с остальными твоими вещами.