Роджер открыл было рот, собираясь сказать, что ей хватит, однако глянул на лицо девушки и молча налил.

Добавки чая она дожидаться не стала, а поднесла чашку к губам и сделала большой глоток, потом еще один.

– Вот я и ищу. Или искала. Когда увидела папины книги, его почерк… тогда все это показалось мне неправильным. Думаешь, не надо? – Брианна печально уставилась на Роджера, взмахнув влажными ресницами.

– Нет, солнышко, – мягко ответил он. – Здесь нет ничего неправильного. Ты имеешь право узнать, честно. И я тебе помогу. – Роджер встал и, поддерживая Брианну под руки, помог ей подняться. – А сейчас тебе лучше прилечь, да?

Он повел ее вверх по лестнице. На полпути Брианна вдруг вырвалась из его рук и метнулась в ванную. Роджер прислонился к стене снаружи, терпеливо ожидая. Наконец Брианна вышла, пошатываясь. Лицо ее цветом напоминало гипсовую лепнину над деревянными панелями.

– Только зря «Гленморанж» перевел, – вздохнул Роджер, помогая Брианне добраться до спальни. – Если б знал, что имею дело с такой пьянчужкой, налил бы тебе чего подешевле.

Брианна рухнула на постель, а когда Роджер снял с нее туфли, перевернулась на живот, приобняв рукой Дядюшку Энгуса.

– Я же говорила, что не люблю чай, – пробормотала Брианна. И заснула.

Еще час-другой Роджер в одиночестве перебирал и упаковывал книги. День выдался пасмурный и тихий – лишь дождь тихо барабанил по крыше да изредка шуршали шины проезжающих мимо машин. Когда стало темнеть, Роджер включил лампы и спустился в кухню, чтобы смыть с рук книжную пыль.

На плите бурлил куриный бульон с луком-пореем. Что там Фиона говорила? Прибавить огня? Выключить? Что-то добавить? Роджер с сомнением уставился на огромную кастрюлю и решил оставить как есть.

Он убрал со стола следы «чаепития»: сполоснул и аккуратно повесил чашки на крючки в шкафчике. Из старого сервиза – Роджер помнил его столько, сколько самого себя, – остались лишь эти две, с изображением бело-синих деревьев и пагоды, остальные чашки представляли собой странную смесь, купленную на распродажах.

Фиона, конечно, захочет все новое. Она уже заставляла их с Брианной смотреть журналы с фарфором, хрусталем и всяческими кухонными приборами. Брианна время от времени, как положено, восхищалась, а Роджер маялся от скуки. Что ж, старые вещи вполне могут оказаться на очередной распродаже – по крайней мере, так они еще кому-нибудь послужат.

Поддавшись внезапному порыву, он завернул две чашки, которые только что вымыл, в чистое полотенце и отнес в кабинет, где сунул в свою коробку. Потом еще раз окинул взглядом пустой кабинет – оставался разве что тот листок на стене.

Значит, ты навсегда прощаешься с домом. Ну, когда-то же он его покинул?

И все же Роджер переживал. Куда сильнее, чем он признался Брианне. Поэтому он так чертовски долго тянул с вещами, если говорить начистоту. Конечно, работы тут было чудовищно много. В Оксфорде куча дел, а здесь тысячи книг, которые нужно было тщательно перебрать… но на самом деле Роджер мог справиться, и побыстрее. Если бы только захотел.

Если бы дом оставался пустовать, Роджер, наверное, никогда бы не довел дело до конца. Однако его подталкивала Фиона, манила к себе Брианна… Он улыбнулся, представляя их двоих рядом: темноволосую кудрявую малышку и высокую огненноволосую валькирию. Да уж, женщины сумеют заставить мужчину поработать.

Впрочем, пора заканчивать.

С некой мрачной торжественностью Роджер снял последний пожелтевший от времени листок со стены: его собственное семейное древо, записанное аккуратным округлым почерком преподобного.

Маккензи, целые поколения Маккензи. Роджер уже задумывался, почему бы не взять эту фамилию насовсем, не только для сцены. Ведь после смерти отца он не собирался часто появляться в Инвернессе, где его знают как Уэйкфилда. В этом весь смысл листка с генеалогическим древом – чтобы Роджер не забыл, кто он такой.

Отец кое-что знал, в основном – лишь имена большинства этих людей. А Роджер не знал ничего, кроме самого важного – женщины, чьи зеленые глаза он каждое утро видел в зеркале. Ее на листке не было, и неудивительно.

Роджер провел пальцем по древу и остановился вверху листка. Вон он, подкидыш – Уильям Баклей Маккензи, которого отдали на воспитание приемным родителям. Незаконнорожденный сын военачальника клана и ведьмы, приговоренной к сожжению, Дугала Маккензи и Гейлис Дункан.

Ведьмой она, конечно, не была, но оставалась не менее опасной. У Роджера ее глаза – так говорила Клэр. Может, он еще что-то от нее унаследовал? Может, страшная способность путешествовать сквозь камни передалась ему, никем доселе не замеченная, через поколения порядочных лодочников и пастухов?

Теперь Роджер думал об этом каждый раз, когда видел семейное древо. И поэтому старался на него не смотреть. Он понимал сомнения Брианны, понимал острую как бритва грань между любопытством и ужасом.

Роджер мог помочь Брианне. А вот себе…

Он сунул листок в папку, а папку – к своим книгам. Потом закрыл коробку и на всякий случай крест-накрест заклеил ее скотчем.

– Вот и все, – сказал Роджер вслух и вышел из опустевшего кабинета.

Роджер ошеломленно замер у лестницы.

Брианна успела принять ванну, выдержав схватку с древней газовой колонкой, у которой потрескалась вся эмаль, а пламя то и дело норовило погаснуть, и вышла в коридор в одном лишь полотенце.

Девушка шла, не замечая Роджера. Он стоял очень тихо, слыша лишь удары собственного сердца. Ладонь, сжимавшая перила, взмокла.

Тело Брианны было вполне пристойно прикрыто. Роджер видел ее куда более обнаженной в топах и коротких шортах, которые она надевала в жару. Нет, его возбуждала уязвимость, хрупкость. Осознание, что он может раздеть Брианну, лишь потянув за краешек полотенца. И то, что они в доме одни.

Как на бочке с порохом.

Роджер шагнул за Брианной, но остановился. Она услышала его и тоже застыла на месте. Однако повернулась не сразу.

Брианна молча взглянула на Роджера потемневшими, чуть прищуренными глазами. Она стояла перед высоким окном в конце коридора – темный силуэт на фоне тусклого дневного света. Роджер знал, какой на ощупь будет ее кожа. Разгоряченной после ванны и чуть влажной. Пахнущей шампунем и мылом, призраками цветов, которые перебивают ее собственный запах.

Следы босых ног Брианны на потрепанной дорожке соединяли их хрупкой цепочкой. Роджер сбросил туфли и ступил босой ногой на такой след. Он оказался прохладным.

На плечах Брианны оставались капли воды – как те, что стекали по окну за ее спиной, словно она только что шагнула из дождя, льющего за стеклом. Когда Роджер приблизился, Брианна тряхнула головой, сбрасывая с волос платок.

Блестящие бронзовые пряди зазмеились вниз. Она напоминала… нет, не Горгону, а водного духа, что обратился из змеегривого коня в женщину.