— Я хотел кое-что сказать тебе лично.

— Что именно?

— Моя бабушка умерла.

— Умерла?

— Да. Сегодня ночью. Я не хотел говорить об этом по телефону. Я понимаю, что она значила для тебя очень многое. И ты для нее тоже.

Изюмка смотрит куда-то вдаль и молчит. Я начинаю произносить какие-то стандартные слова утешения.

— В последние дни она сильно мучилась от боли. Поэтому сейчас надо радоваться, что ей больше не приходится так страдать. Теперь она успокоилась.

Изюмка молчит.

— Она прожила долгую жизнь, Изюмка. Когда-нибудь мы поймем это и будем благодарны ей за эту жизнь. И тогда мы перестанем грустить о ее смерти.

— Она была единственным человеком…

— Изюмка, неужели ты…

— Единственным человеком, с которым я могла быть самой собой. Я знаю, моей маме хочется, чтобы я стала симпатичной. Сбросила вес, сделала что-нибудь со своими волосами. Ну и так далее. А папе хочется, чтобы я стала крутой. Чтобы надо мной никто не насмехался. Чтобы я могла сама за себя постоять в случае чего. Ну, вы меня понимаете. — Она отчаянно мотает головой. — А одноклассникам хочется, чтобы я заползла куда-нибудь в темный уголок и там тихо сдохла. Именно так. «Когда же ты лопнешь и сдохнешь, Булка с изюмом?» А она принимала меня такой, какая я есть. Ей было все равно, какие у меня недостатки. — Изюмка улыбается. — По-моему, я ей действительно нравилась.

— Но твоя мама тоже любит тебя. Перестань, Изюмка, ты же сама прекрасно это знаешь.

— Любить — это одно дело, а когда человек тебе нравится — совсем другое, верно же? А ведь можно просто принимать человека таким, какой он есть. Любить — это хорошо, хотя об этом мне пока мало что известно. Меня пока устраивает и то, чтобы я просто нравилась.

У нас очень много дел, которые надо успеть переделать. И это очень хорошо.

Из-за того что моя бабушка умерла дома, к нам прибыли полицейские. Они появились после того, как примчалась «скорая помощь», которая вообще-то была уже не нужна. Доктор мог только констатировать смерть. После полиции пришли похоронный агент и его помощник. Они тактично попросили нас подождать в гостиной, пока сами оборачивали и выносили тело покойной из дома. Мне показалось странным, что бабуля, прожив тихую, скромную жизнь в маленькой квартирке, своей смертью спровоцировала появление в нашем доме такого количества самых разных людей.

Сейчас мы с отцом проводим вместе больше времени, чем когда-либо за всю нашу жизнь. Мы вдвоем отправляемся регистрировать смерть бабушки и молча сидим в очереди среди счастливых пар, явившихся сюда зарегистрировать рождение ребенка. Потом мы отправляемся к похоронным агентам, или к распорядителям похорон, как они сейчас себя называют, выбираем гроб, решаем, сколько нам нужно будет машин. Одним словом, договариваемся о том, как будет проходить весь ритуал.

Но и это еще не все. Мы идем к цветочнику, где делаем заказ на венок. Мы решаем, что это будет один большой, общий венок, от родителей и меня, изготовленный из красных роз — любимых цветов моей бабушки. Затем мы ведем переговоры со священником, который проведет службу. Он общается с нами довольно прохладно, потому что моя бабушка ходила в церковь только в дни венчаний. Она была уже пожилой женщиной и считала, что просто так посещать церковь не имеет смысла, а вот в дни праздников сходить полюбоваться на хорошенькую невесту в белоснежном платье и порадоваться за нее — это совсем другое дело.

Наконец мы возвращаемся в маленькую квартирку моей бабули. Нам благополучно удалось пройти все бюрократические инстанции. Все, кроме священника, отнеслись к нам с искренним сочувствием и пониманием. У нас принимали кредитки и подсказывали, куда обратиться дальше по длинной цепочке обязательных визитов. Но вот теперь, очутившись у нее в доме, мы не знаем, что нам делать, и поначалу даже немного теряемся.

В стенах этого маленького гнездышка остались свидетельства долгой человеческой жизни. Одежда, фотографии, пластинки, сувениры, которые мы привозили из Испании, Греции, Ирландии и Гонконга. Мы с отцом беспомощно глядим на все эти вещи и не понимаем, должны ли рассматривать их как бесценные сокровища или оставить все это «богатство» мусорщикам.

Это ее вещи. Мне, конечно, хочется, сохранить их все, но я понимаю, что это желание абсурдно. Новую одежду и кое-что из мебели можно отдать благотворительной организации. Мы сходимся на том, что я забираю себе пластинки, а отцу достаются фотографии. Правда, и такое решение дается нам нелегко.

Отец раскрывает один из альбомов с черно-белыми фотографиями, сделанными еще до его рождения. Он видит своих родителей, а также дядюшек и тетушек. Их взрослые лица просматриваются сквозь улыбки тех времен, когда они сами еще были детьми. Но много здесь и тех людей, которых отец никогда не видел и чьи имена ему неизвестны.

Эти воспоминания принадлежат моей бабушке. И больше никому.

Слишком рано думать о благотворительной организации, слишком рано решать, что из вещей следует выкинуть. Это будет потом, как-нибудь потом, чуть позже.

Но сейчас я выбираю одну вещицу, которую оставлю себе на память. Она очень хорошо характеризует мою бабулю.

Это пузырек с огненно-красным лаком для ногтей. Он называется «Искушение». На маленькой баночке имеется наставление. Это некий совет и даже своеобразная философия. К ногтю его! Я вспоминаю бабулю. Она красила ногти этим кроваво-красным лаком «Искушение», когда ей было далеко за семьдесят. Впервые за весь день я тепло улыбаюсь.

Милая. Она была очень милая.

Несмотря на множество незнакомых лиц, отец не может оторвать глаз от фотографий. Их здесь очень много. На некоторых альбомах изображены смешные трогательные птички, как в мультфильмах семидесятых, на других — картинки сонных английских рыбацких деревень. Есть альбомы с фотографиями пятидесятых годов, сороковых. Имеются и совсем древние снимки, которые хранятся в отдельных рамках за толстыми стеклами. С обратной стороны к ним приделаны цепочки, наверное, с тем, чтобы их можно было вешать на стену.

Бесчисленные стопки фотографий хранятся в конвертах с адресами фотолабораторий.

Здесь запечатлены разные свадьбы, праздники, дни рождения, просто воскресные дни. Жизни разных людей.

Отец находит старый блокнот. В нем все только о нем. О его карьере, о его успехах. Начинается повествование с того времени, когда он писал небольшие очерки, сотрудничая со спортивными газетами, и заканчивается созданием и опубликованием «Апельсинов к Рождеству», когда ее сын стал знаменитостью.

Отец тронут. Он смущен, даже, пожалуй, совсем растерялся. Становится ясно, что он никогда и не знал о существовании этого блокнота, никогда и подумать не мог, что его мать так гордится им. Отец выглядит… даже не знаю, как сказать. Пристыженным? Нет, скорее одиноким. Вот-вот. Мой отец выглядит одиноким человеком.

И теперь я понимаю, что никогда не буду одиноким до тех пор, пока не умрут оба моих родителя.