— Но такой человек, Алкивиад, — это не политик, это пророк!

— Пророк видит истину, Перикл, а политик озвучивает её для своих соотечественников. И часто он провозглашает её перед лицом своих ярых противников.

— А в случае Афин, — вставил Перикл, — перед нашими подданными и врагами.

Здесь у меня возник вопрос.

— Предположим, Алкивиад, что за этим столом восседает Правосудие. И вот оно прерывает тебя и говорит: «Друг мой, ты забыл упомянуть обо мне. Ибо то, что ты называешь Необходимостью, другие назовут Несправедливостью, Подавлением и даже Убийством». Как бы ты ответил этой богине?

— Я бы напомнил Правосудию, друг мой, что Необходимость старше его. Необходимость уже существовала, когда ещё не было Земли. Правосудие, как ему хорошо известно, не может главенствовать даже на небесах. Так почему же оно должно занимать первенствующее место среди смертных?

— Это жёсткая философия, Алкивиад.

— Это философия власти и тех, кто обладает ею. Это философия империи. И мы все принимаем её, ибо она удерживает подчинённые нам государства, а также спартанцев, персов и афинян. Иначе все они разбежались бы. Но тогда мы падём, потерпим поражение, и судьба наша будет незавидной. Это, по-моему, значительно более серьёзное преступление, нежели несправедливость. Мы обеспечиваем подчинённым большую безопасность и большее материальное благополучие, нежели они сами способны обеспечить себе без нас. Но вот что является главным, друзья мои. Наши так называемые подчинённые нам государства не являются подчинёнными в строгом смысле — в том смысле, что мы покорили их силой. Их вынудили следовать за нами на пике нашей славы. Они добровольно подчинились нашему превосходству. Иначе почему их сыновья стремятся в наш город, на наш флот — даже в самые трудные его времена? Их судьба связана с нашей, неразделима с ней — как и судьба всех тех государств, которые до сих пор не решились занять чью-либо сторону. Их армии с радостью соберутся под нашими знамёнами, когда мы вместе выступим против Азии.

— В таком случае ты предвидишь события не только для Афин, но и для наших подданных, и даже для наших противников?

— И для всего мира! — вставил Перикл.

Алкивиад ответил с иронией, лёгкой, как морская пена.

Он показал на тарелки и деревянное блюдо с фруктами.

— Я лишь обслужу господ и скромненько отойду в сторону.

Возвращаясь в нашу комнату, мы прошли мимо помещений, которые занимали Анит, Критий и Харикл. Те не спали и о чём-то шептались. Противники Алкивиада обдумывали, как можно свалить его. Они не знали, что тот агент, который уничтожит и его, и их самих, уже в этот час сходит на берег в Кастоле в Ионии в сопровождении конницы персидского принца Кира.

Книга восьмая ТРИЖДЫ ПО ДЕВЯТЬ ЛЕТ

Ты когда-нибудь видел повозку, груженную золотом, Ясон? Выглядит не очень внушительно. Просто два слитка, завёрнутых в руно, не больше брёвен для очага. Но они очень тяжёлые, как сказали нам служащие, сопровождавшие меня и Теламона. Они разрешили нам взглянуть на них, когда их принесли из эфесской казны. Их пришлось грузить с помощью лебёдки. Каждый слиток следовало положить строго над осью повозки, иначе под их тяжестью повозка сломается. Такой груз могут стронуть с места лишь волы. Тягловые лошади и мулы могут тащить повозку только по ровной дороге, но с подъёмом они не справятся.

Кир Персидский привёз в Кастол девять таких слитков. С ними он доставил инструкции своего отца, персидского царя Дария: обеспечить спартанцев всем необходимым, чтобы уничтожить афинский флот. Более того, сообщалось в донесениях, принц обещал ради этого отдать личное состояние и даже поклялся разбить свой золотой трон. Всё это составило сумму в пять тысяч талантов — в десять раз больше всей афинской казны. А ты спрашиваешь меня, друг, о том, что выиграло войну для Лисандра.

Афинские моряки получали по три обола каждый. Лисандр платил по четыре. Афинская команда на три четверти состояла тогда из иностранцев. На некоторых кораблях оставалось всего двадцать человек граждан. Вербовщики Лисандра дорого могли купить этих парней. И спартанцы каждый месяц выплачивали им полное жалованье, а не треть, как платили мы, удерживая прочее до времени возвращения в родной порт.

* * *

Именно в этом месте — я вспоминаю это, потому что мои записи обрываются на полуслове, — Полемида прервало волнение на Железном дворе. Появился тюремный надзиратель с сообщением, что какая-то женщина уверяет, будто она — жена узника. Она прорвалась к тюремщику и ругается самыми скабрёзными словами, требуя, чтобы её пропустили к заключённому. Это могла быть только Эвника.

— Что мне сказать ей?

— Что я занят.

Мы слышали её брань. Она ругалась почище боцмана, когда привратник уводил её со двора.

— Единственная привилегия заключённого, — заметил Полемид, — это уединение.

Однако ход его мысли был прерван. У меня имелись ещё другие обязанности, и мы остановили нашу беседу. С этого момента, внук мой, я могу продолжить рассказ Полемида, основываясь на документах, которые у меня сохранились.

Это записи в вахтенном журнале молодого Перикла — в то время командира «Каллиопы». Их отдали мне на хранение во время суда над стратегами на Аргинусах. Это краткие записи времён первой кампании против Лисандра.

8 гекатомбэона. Пролив Микала. Осада Педагога (прозвище Лисандра). Вырваться ему не удастся.

12 гекатомбэона. Блокада Эфеса. 76 кораблей Педагога не высунут носа против наших 54.

27 гекатомбэона. Рейд по деревням восточнее Элеунта. Взяты 60, по большей частью женщины, стоят около 100 драхм. 6 раненых, 4 тяжело. Жалованье: задолженность за 40 дней.

3 метагитниона. Остров Имброс. Преследовал 2 эскадры по 6 и 8 кораблей весь день до порта Мирина. Они вытащили корабли на берег и разбежались.

11 метагитниона. Река Эн, Фракия. Грабёж, 4 раненых. Жалованья нет.

14 метагитниона. Ещё деревни. Жалованья нет.

2 боедромиона. Самос. Прибыл «Неукротимый». Алкивиад с тремя эскадрами преследует Лисандра от Аспенда. Никаких боевых действий.

Это был ответ спартанского наварха на высшую степень готовности, которой к тому времени обладал наш флот. Он отказался вступить в бой. Он отказался от сражения.

Перикл пишет своей жене Хионе: