– «Он». Друг перебрал и свалился, не дойдя до дома. Я разрешил ему лечь на полу, но он занял мой футон. Ты что-то сказала?

– Уже не помню… Вспомнила. Хочешь, я скажу тебе что-то личное, о себе?

Я выпрямляюсь.

– Конечно, хочу.

– У меня диабет первого типа. Каждый вечер последние тринадцать лет я колю себе в руку инсулин. Соблюдаю специальную диету. Если этого не делать, резко снизится сахар в крови. От острой гипогликемии я могу умереть. Смысл моей жизни в том, чтобы держать равновесие между смертью и сахаром. У людей, в чьи гены не встроена бомба с часовым механизмом, вряд ли будет такой же смысл жизни. Может быть, самое главное отличие между людьми вот в чем: как они понимают, зачем живут.

Суга стонет во сне. Мерцает огонек моей сигареты.

– Мм-м.

– Что с тобой сегодня, Миякэ?

Гашу сигарету в пепельнице из пивной банки.

– Для меня смыслом жизни всегда была встреча с отцом. А сейчас я почти… что я буду делать после того, как встречусь с ним?

– Зачем сейчас об этом беспокоиться?

– Не знаю. Я беспокоюсь о многих вещах и не могу перестать.

– Эйдзи Миякэ, я хочу переспать с тобой прямо сейчас.

Я давлюсь дымом.

– Что?!

– Я пошутила. Хотела доказать, что ты можешь перестать беспокоиться, если захочешь. Вот Дебюсси никогда не задумывался о смысле жизни.

– Дебюсси? Он из какой группы?

– Клод Дебюсси. Скажи, что ты шутишь.

– Клод Дебюсси… Он играл на ударных у Джими Хендрикса, верно?

– Не богохульствуй, даже в шутку, или орлы выклюют тебе печень. Я играю его пьесу на завтрашнем прослушивании. Хочешь послушать?

– Конечно.

Это впервые.

В трубке раздается стук и шорох.

– Ложись и смотри на звезды.

– Ночью над Кита-Сэндзю горит только неон.

– Тогда я сыграю тебе «Et la lune descend surle temple qui fut»

– Пощады.

– «И луна освещает разрушенный храм».

– Ты говоришь по-французски так же хорошо, как делаешь все остальное?

– Я хочу сбежать во Францию с тех пор, как мне исполнилось шесть лет, вспомни.

– Франция. Какой изысканный смысл жизни.

– Шш-ш-ш, или ты не услышишь звезд.

* * *

На сковородке шипит масло. Я небрежно разбиваю второе яйцо – обломки скорлупы прилипают к пальцам, и из него вываливается напоминающая сперму масса. Мне нравится рассматривать прозрачную пленку, что прикрывает белок. Я почти успеваю спасти тост, отламываю обуглившиеся края и кидаю их в раковину. Груда на моем футоне шевелится:

– Уууоооеееаааиии.

Суга – эта безобразная двоякодышащая рыба – приподнимает голову и обозревает капсулу. Гашу окурок «Филипп Морриса» о скорлупу, раздвигаю шторы. В комнату врывается поток грязного утреннего света, освещая скопившуюся за три дня грязную посуду и разбросанные носки и газеты. Нельзя сказать, что Суга хорошо выглядит. Шея у него розовая, как у вареного осьминога, а через все лицо тянется вулканическая гряда комариных укусов. Он моргает.

– Миякэ? Что ты здесь делаешь?

– Я здесь живу.

– О! А что я здесь делаю?

– Вчера ты здесь вырубился.

– Я сейчас надую, как динозавр. Где у тебя сортир?

– Я кивком показываю ему дорогу. Суга встает и идет.

И идет, и идет. Наконец он выходит из туалета, зевает и застегивает ширинку.

– У тебя в туалете воняет почти так же, как в Уэно. Вонь такая, будто там кто-то долго блевал.

– Как насчет отличной яичницы на завтрак, она плавает в таком чудесном масле?

– Так это меня вчера рвало?

– Ты любезно спустил большую часть в унитаз. Заходи, всегда тебе рад.

– Я готов выпить целый бассейн.

Я наливаю в пивную кружку воды из-под крана. Суга выпивает ее всю – глотком, длинным, как марафонский забег.

– Спасибо. Ты не угостишь меня кофе?

Я отдаю Суге свой и ставлю на плитку новый ковшик с водой. Суга сворачивает футон в плотный сверток, садится за стол, пьет кофе, издает «аааааах» и опускает рукава рубашки, чтобы спрятать экзему.

– Не знал, что ты играешь на гитаре. Эта малышка на качелях – твоя сестренка?

Он почти угадал.

– Да.– Я кладу яичницу на тост, убираю мусор и сажусь завтракать.

– Тогда этот человек в смешных темных очках – твой отец?

Желток растекается.

– Не совсем. Это Джон Леннон.

Суга трет виски большими пальцами.

– Я о нем слышал. Он из «Бич бойз», верно? Итак, где я нахожусь?

– Над видеопрокатом в Кита-Сэндзю.

– Когда я сюда пришел?

– Вчера вечером, около одиннадцати.

– Ты живешь над своей работой? Наверняка дорога отнимает чертовски много времени.

– Скажи спасибо, что мне было куда оттащить твою тушу, не то сейчас ты бы лежал в канаве, и какая-нибудь собака мочилась бы на тебя. Как ты вчера добрался сюда? Доехал от станции на такси? Ты был не в том состоянии, чтобы идти пешком в такую даль.

Суга беспомощно мотает головой.

– Я действительно не помню.

– Яичница удалась.

– Л почему ты решил меня навестить?

– Суга пожимает плечами.

– Миякэ, вчера, под мухой… надеюсь, я не наболтал каких-нибудь глупостей? Я всегда несу чушь несусветную, когда напьюсь. Если я чего-нибудь наговорил, в этом, ну, знаешь, не было ни слова правды. Один вздор. Все, что я сказал. Или мог сказать.

– Логично.

– Но я ведь не говорил ничего, ну, из ряда вон, правда?

– Нет, Суга. Ничего.

– Суга уверенно кивает.

– Так я и думал. Алкоголь. Фу.

Входит Кошка и тут же признает в Суге ласковую руку.

– Привет, красавица! – Суга ласкает Кошку, а Кошка тем временем пытается определить, как обстоят дела с кормежкой.– И как тебе живется с этой подозрительной личностью?

– Твоя благодарность просто потрясающа.

– Почему ты ушел из Уэно всего через две недели после пожизненного приговора?

– Семейные дела. А у тебя, э-э, сегодня семинары?

– Суга пожимает плечами:

– Какой у нас сегодня день?

– Четверг.

– Я не знаю, чем сегодня займусь.