Еще в эпоху античности спорили о точном значении, которое следует придавать неожиданному упоминанию Квирина в полустишии Remo cum fratre Quirinus[323]. Что это: объединение римлянина с римлянином при полном забвении каких-либо мятежных группировок? Или, что более вероятно, это Август с кем-то из ближайших сотрудников — таких, как Агриппа? Во всяком случае, имя Квирина не могло быть случайно оброненным словом в таком контексте, где почти каждое слово отсылало к известным проявлениям политики государя (saecula — вековые игры; Vesta — новый культ, введенный на Палатине, как его называл Овидий, — Vesta Caesarea; Belli portae, — закрытие храма Януса).

Празднество Робига 25-го апреля, на котором проводит службу фламин Квирина, дает Овидию удобный предлог для того, чтобы вернуться к той же теме (4, 911–932). Овидий сочиняет, в духе царствования, просьбу, с которой священник якобы обращается к неприятному gobelin — «ржавчине» на хлебных колосьях. Он просит, чтобы тот убрал свои корявые руки с колосьев, чтобы (если это так необходимо) он напал на что угодно, кроме уязвимого урожая, хоть на твердый металл. Пусть поторопится и уничтожит то, что следует уничтожить — мечи и зловредные дротики! Они уже больше не нужны, пусть весь мир насладится покоем.

Обычно принято считать, что такое восторженное восхваление мира от имени Квирина — явление недавнее. Это якобы продолжение противопоставления — также рассматриваемого как позднее явление — квиритов и воинов (milites). Имеются четыре причины отказаться от этой гипотезы. Во-первых (повторим это снова), мира требует группа логичных понятий, составляющих функцию древнейшего Квирина. Во-вторых, было бы странно полагать, что это нововведение относится к тому времени, когда — благодаря отождествлению его с Ромулом — Квирин, напротив, имел причины стать воинственным, если он таким не был раньше, либо развить этот аспект, если это было ему уже присуще. С другой стороны, хотя некоторые древние эрудиты прекрасно ощущали этимологическую связь между Квирином и квиритами[324], то все же не было (по крайней мере, в последние века) достаточной взаимозависимости между этими двумя понятиями для того, чтобы изменение и развитие одного из них автоматически влекло бы за собой изменение другого. Наконец, нет никакой уверенности в том, что возникновение противопоставления квириты — воины относится к столь недавним временам. Конечно, в первую очередь его иллюстрирует знаменитое обращение Цезаря к своим усталым солдатам: ведь стоило ему только презрительно назвать их квиритами, как они, раскаявшись, тут же вспомнили о своем долге и вернулись в свой образ воинов (Suet. Caes. 70; etc.). Однако ошибается Виссова, полагая, что это противопоставление существует только здесь и в прекрасном стихе позднего поэта Клавдиана. В частности, так говорит Тит Ливий, используя его как что-то обычное на протяжении 45, 37–38, наравне с другим противопоставлением: exercitus — plebs[325]. И в особенности свидетельство об этом есть в некоторых формулировках, которые подробно описал Байе. Так, Варрон приводит следующие примеры, которые, по его словам, он нашел в Commentarii Consulares — своего рода руководстве для консулов по проведении церемонии при вступлении в должность:

«Тот, кто возьмет на себя командование армией, говорит герольду: “Кальпурний, созови всех квиритов сюда ко мне”. И герольд говорит: “Вы все, квириты, явитесь сюда, где находятся iudices (судьи)”. Тогда консул обращается к армии (ad exercitum): “Я приказываю вам, согласно правилам, построиться по центуриям (comitia centuriata)”».

К сожалению, Варрон не переписал продолжение формулировок. Однако и того, что он цитирует, достаточно: здесь видно, с какой тщательностью консул, названный iudex, прежде чем взять на себя командование (imperaturus), в каждой фразе обозначает словом квириты собранных им людей, которые еще являются гражданскими лицами, не военными, тогда как — уже приняв командование — консул непосредственно обращается к слушателям, не прибегая к помощи герольда (impero), и слово Quirites уже не появляется, а адресатом приказания является уже только exercitus (войско).

Следовательно, качество штатских людей, отличающее Quirites[326], когда Цезарь столь уместно употребил это слово, было давним явлением и, по-видимому, основным, поскольку, хотя слова того же происхождения — curia, Quirites, Quirinus — развивались независимо друг от друга и по-разному, все же они имеют определенное значение: штатское у двух первых, в противоположность военному, а третье слово означает мир — в противоположность войне.

Значение слова curia[327] вытекает из самого определения comitia curiata, созываемых curiatim по призыву ликтора, в отличие от comitia centuriata, к которым призывает сигнал трубы (Gell. 15, 27). В первом случае голосование происходит по семьям (или кланам), ex generibus, т. е. в естественных рамках жизни общества, а во втором случае — в зависимости от степени состоятельности и от возраста, ex censu et aetate, т. е. в условиях мобилизации. Следовательно, незаконно, чтобы центуриаль-ные комиции, а не куриальные — собирались внутри pomerium, quia exercitum extra urbem imperari oporteat, intra urbem imperari ius non sit[328].

Дело осложняется тем, что люди, составляющие, соответственно, курии и центурии, а также те, кого называют квиритами, и те, кто является воинами, — в те времена, когда мы можем их наблюдать, — это одни и те же люди. Когда мы выше говорили о Марсе, то напомнили, что Рим уже не имел групп, специализирующихся на войне, — людей, которые постоянно были бы только воинами: воинами по призванию или посвященными в воинское звание, как это еще встречалось у самнитов в начале III в., а также у индоиранцев под названием màrya. Когда они исчезли? Определить это невозможно, так как в летописях на протяжении всего периода царской власти говорится только об армии, состоящей из легионов. И вот, в этой форме — единственной, которую мы знаем, — каждый римлянин в возрасте, ограниченном определенными рамками, попеременно бывает штатским и солдатом, гражданином и бойцом, в зависимости от обстоятельств. Иначе говоря, нет исключительных функциональных категорий, какими были кшатрии и вайшьи в Индии, а также jarlar и karlar эддической Rigspula или же flaith у ирландцев (галльские equites) с одной стороны, и — с другой стороны — крестьянской массы скотоводов. Речь идет о двух видах деятельности (морали, права, отношений и т. д.), которые циклически следуют друг за другом в жизни взрослых людей. Каждый, будь он патрицием или плебеем, переходит со своего поля в свою центурию, затем