складывает оружие и берется за плуг или надзирает за пахарем. Одним словом, римлянин — это солдат-пахарь, самый знаменитый пример которого — Цинциннат.

Это чередование, которое для многих поколений было связано со сменой времен года, прежде чем периоды стали чередоваться беспорядочно, отразилось и на понятии «Квирин мирный». Он не покровительствует (и вряд ли когда-либо делал это) социальной группе, отстраненной от военной службы в противоположность другой группе, исключительно воинской даже в мирное время. В Риме нет и никогда не было ничего подобного. Квирин покровительствует лишь одному виду деятельности, которой каждый римлянин занимается поочередно и которая делает его — в зависимости от точки зрения — то штатским человеком между двумя призывами в армию, то солдатом между двумя отпусками. Так объясняются два варианта определения, которые дает комментатор Вергилия. Поясняя слова «Квирин вместе с братом» (Remo cum fratre Quirinus) в первой песне Энеиды, Сервий пишет:

«Когда Марс свирепствует (cum saeuit) его зовут Gradivus; когда же он спокоен (cum tranquillus est)[329], тогда его зовут Квирин. Он имеет в Риме два храма: один — внутри города. Это храм Кви-рину спокойному и охраняющему город (quasi custodis et tranquilli). Другой храм находится на via Appia, за пределами города, у ворот. Это храм Квирину-воину (quasi bellatoris), или Gradivus («шествующему»)». Затем, в шестой песне, встретив опять Квирина в связи с трофейным доспехами, снятыми с вражеского полководца (860), Сервий пишет: «Квирин — это Марс, руководящий миром (qui praeest paci), и ему посвящается культ в городе, а Марс войны (belli Mars) имеет храм за городом».

Эти формулировки — которые показались странными столь многим комментаторам, что они, по своему обыкновению, объявили их не имеющими ценности, — напротив, очень хорошо описывают на уровне богов то, что на уровне людей представляет собой статус жизни. Точно так же, как воины и квириты являются чередующимися и противостоящими друг другу аспектами жизни одних и тех же людей, аналогично этому Марс и Квирин руководят одним и тем же социальным материалом, поделив между собой войну и мир: бурную, но ограниченную войну — и мир, спокойный, но бдительный; войну граждан, мир резервистов.

Понятие бдительности в покое (quasi custodis et tranquilli), поддерживающее отождествление Квирина с Марсом, было всегда близко римлянам. Во время последней войны (к сожалению, гражданской), в которой участвовал Цицерон, он вывел ее теорию, которую изложил в прекрасных формулировках (Philip. 2, 113): «слово “мир” — приятно, а его реальное осуществление — счастье. Но как отличается от мира рабство! Мир — это свобода в покое (pax est tranquilla libertas), тогда как рабство — это худшее из зол и бедствий, его надо отвергать не только ценой войны, но даже ценой смерти». После окончания полумифической войны, во время которой лишь недавно появившаяся свобода вынудила Порсенну себя уважать, разве Рим не придерживался всегда этого правила, кода имел дело с внешним врагом?

Один обряд — по-видимому, ежегодный, — о котором хотелось бы знать больше, но смысл которого ясен (и было бы слишком большой придирчивостью отнестись к нему с недоверием)[330], весьма показательно отражает эту бдительность: мы мельком узнаем о нем из одного комментария, в котором Фест и сокращенно изложивший его автор объясняют название одного сосуда: словом persillum называли покрытую снаружи смолой палочку для размешивания, содержавшую мазь, которой фламин Портуна обмазывал оружие Квирина (Fest. c. 321 L2). То, что оружие натиралось жирным веществом, практически означало, что им не собирались пользоваться немедленно, но хотели сохранить его в хорошем состоянии на будущее. Это именно то, что подходит Марсу «спокойному» (Mars tranquillus). А так как весьма вероятно, что Портун всегда был богом ворот[331], то участие его фламина правдоподобно. Если храм Марса воинственного находится за крепостными стенами несколько впереди ворот Капены, то храм Марса, который защищает мир (Mars qui praeest paci), расположен в городе, в выступе, который образует стена Сервия, следуя контуру Квиринала, вблизи двух ворот — Sanqualis (посвященные богу Санку) и Salutaris. Фест колеблется, он не уверен, следует ли связывать название с холмом или со святилищем (sive quod proxime eam sacellum est Quirini[332], c. 361 L2). Расположение двух мест культа, противоположное по отношению к важным местам крепостных стен, какими являются ворота, делает естественным интерес Привратника к хорошему состоянию запасного оружия, которое символизирует оружие Хранителя Мира. Разве не сотрудничали Портун, которого изображали с ключом в руках (Paul. c. 161 L2), и Квирин, характеризуемый как custos et tranquillus[333]?

Таким образом, сближение Квирина с воинской функцией шло двумя путями: с одной стороны, — значимость типа Ромула, с которым его отождествили по совсем другим причинам; с другой стороны, — форма, которую очень рано приняло res militaris romaine[334], благодаря чему любой штатский человек становился человеком Марса с отсрочкой до призыва.

Хотя второй путь не привел к полной милитаризации, тем не менее, он способствовал греческой интерпретации, которая со времен Полибия прочно устанавливается и уже никогда не ставится под сомнение: Эниалий (Ένυάλιος). Этот очень древний бог войны, имя которого недавно было прочитано на табличках, написанных линейным микенским шрифтом В, очень рано был отождествлен с Аресом, причем в такой степени, что уже в Илиаде он был всего лишь именем или прозвищем великого бога сражений. По-видимому, именно это вторичное использование стало причиной отождествления его с Квирином. Вероятно, между Квирином и Марсом было замечено ограниченное отождествление, о котором позднее свидетельствовали удачные формулировки Сервия. По-видимому, инициаторы «переноса» стали искать греческого бога, которого также путали бы с Аресом: и тут неизбежно возникал Эниалий. Однако любая интерпретация обманчива и ведет к искажению: отношения между Эниалием и Аресом отнюдь не основаны на чередовании прекращенной войны и войны разразившейся. Они основаны только на этой последней, причем оба они разжигают войну. Это отличие (впрочем, весьма существенное) как-то стерлось у римского бога, и в понимании, по крайней мере, греческих авторов, само имя Эниалий превратило Квирина в воина (πολεμιστής), чем он вовсе не был. От Марса tranquillus остался только Марс. И стали считать (как это делают до сих пор некоторые современные авторы, забывшие о параллели Игувия и об отнюдь не воинственных службах фламина Кви-рина), что речь идет о двух эквивалентных богах, один из которых — собственно латинский, а другой — сабинский бог,