Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первое, что увидели мои глаза, когда взгляд наконец сфокусировался, было обеспокоенное лицо моей рыжульки. Она была жива и я чётко видел — здорова! Мне даже не требовалось видеть место её смертельной раны, я это чувствовал, я это видел по её лицу приобретшему свою нормальную округлость и цвет.
Мы по прежнему сидели в той же позе, что и в начале процедуры и я не преминул тут же сграбастать мою крошку в объятия, плотнее прижать к себе.
— Моя маленькая! У нас получилось! Как же я боялся за тебя!
— А я за тебя! — всхлипнула девушка.
От звука её слов стало так хорошо, так тепло, что не хотелось разжимать объятий.
Рядом раздалось аккуратное покашливание. И судя по тембру, это была не Ната.
Я тут же вспомнил где мы, в каком виде и мне даже стало немного неудобно. По отсутствию звуков сражения, я заключил, что наши победили и рядом друзья. Иначе, я вряд ли бы имел счастье сидеть и свободно обниматься со своей девушкой.
Повернув голову, я убедился, что так и есть. В помещении собралась почти вся компания моих ближников. Любомир, Крупнов, Халибер и даже Ами каким то ветром занесло. Все напряжённо, хотя уже скорее облегчённо смотрели на меня и молчали.
Было немного неловко быть застигнутым голышом со своей девушкой, особенно, когда среди друзей стоит её отец. А впрочем, раз так всё совпало, чего теперь стесняться, все всё видели и прекрасно обо всём осведомлены. Почему не сейчас?
Я решительно поднялся на ноги, тело немного повело от слабости, пискнула прижимаясь ко мне Джулария, скромно потупившись в пол. Мыли приобрели лихость и бесшабашную решимость.
— Синьор Халибер! — Обратился я к отцу своей рыжульки. — Позвольте просить руки Вашей дочери! Мы оба любим друг друга. Обещаю холить и лелеять, любить и оберегать мою, маленькую рыжую лисичку! Сделаю всё, что бы она ни в чём не нуждалась и была счастлива со мной!
С удовольствием посмотрел на заалевшие щёчки моей милашки, перевел взор снова на её отца, на присутствующих. На лицах друзей разгорались ироничные и веселые улыбки. Бургграф так же изобразил на лице что то похожее на сдержанную улыбку покачав головой. Их реакция меня озадачила. Я снова поинтересовался у отца своей избранницы.
— Так Вы согласны отдать Джули мне в жёны?
— Уже! Зятёк! Уже! — Коротко ответил бургграф и полез обниматься со сдержанной улыбкой.
Я облегчённо вздохнул, но никак не мог понять весёлой иронии присутствующих.
— Ну ты и жук, Славон! — добавил Крупнов. — Посмотри свой статус!
Озадаченно перевел взгляд на Любомира. Водолянский жрец сдержанно улыбался в бороду, но в глазах у него плясали весёлые искорки. Амалия выглядела насупленной и как будто даже обиженной. Жена, завернувшаяся в простынку и та сдержанно и немного грустно улыбалась.
Последовал совету друга и активировал просмотр своего статуса прикрыв глаза. Статус был девственно чист от всяческих защитных аур, плетений, щитов и оберегов, что щедро расцвечивали его разноцветной палитрой совсем недавно. Давно уже не мог припомнить такой ситуации, что бы на мне не было никакой защиты. Единственное что ярко светилось в моём статусе, герцогская печать данная мне при пожаловании королём Редоны и три брачные печати. Если бы я мог, то обязательно протёр бы глаза. Их не могло быть три! Но, так оно и было. Две из трёх светились божественными аурами.
Глава 29. В спокойное русло
[Велеслав]
Ага, теперь стала понятна фраза, про уже! Забавно наверное я выглядел в этот момент с глупой улыбкой. Ладно хоть обнимать и поздравлять не кинулись, учитывая в каком мы виде стояли перед ними.
А вообще, грех было жаловаться. Мне опять здорово так подфартило. Не надо было ломать голову над тем, как узаконить наш брак с Джуларией. Надо будет обязательно поставить свечку в храме Гимении. Следит за влюблёнными и если считает оправданным, скрепляет узы официальным браком. Да таким, что даже Церковь вынуждена считаться!
Насыщенный оказался день, да и ночь, а было уже хорошо за полночь, так же не подкачала на события. Враги вовсе не собирались отсиживаться всё время в обороне и смогли сыграть на слабом звене в наших планах — религиозности и национальном патриотизме одного из моих младших командиров. Конфронтация с Церковью, а до кучи, как многие обнаружили, потенциально, ещё и с императором, спасибо принцессе, для многих в моём окружении оказалась не самым приятным открытием. И если водоляне приняли это довольно спокойно, они всё равно себя ощущали в Альгемаре чужими и ещё не успели так сильно эребианизироваться, как прочие народы империи, а многие и вовсе были двоеверцами, или скрытыми язычниками, не считая открытых, из числа бойцов наёмных отрядов, то для прочих, это было существенно.
На прошедшей пирушке в честь взятия Редоны я конечно постарался как можно доходчивее разъяснить своим подчинённым и вассалам политику «партии», заключавшуюся в том, что сам, не собираюсь воевать ни с Церковью, ни преследовать сторонников этого вероучения, но и не собираюсь терпеть с её стороны диктат и покушения на мои права и имущество. Церковь, это ещё не Вера, а постулата о непогрешимости понтификов, специально интересовался этим у своего юриста подцепленного мной в Корсе, не существовало. Так что с аргументацией у меня было в порядке. А с церковью и отдельными её, даже высокопоставленными служителями, воевали и до меня, и будут после. Ничего особенного в этом не было. Сам поход Альгемарской армии на юг, собственно и был такой войной. А с империей и конкретно — императором, пообещал полюбовно договориться, а не устраивать мятеж. Не знаю, насколько поверили в последнее, особенно с учётом анонсированного мной масштабного набора в армию, но предпочли оставить свои сомнения при себе. Особенно, учитывая что я сопроводил это всё приятными назначениями, подарками и обещал новые, как только мы освоимся в новом герцогстве.
За приятные бонусы, многие готовы были воевать и с самим императором, если только я смогу сформировать достаточную силу и не выкажу откровенной слабости. Патриотизм хоть и существовал, но был не частым явлением в благородной среде. Гораздо большее значение имела выгода и верность непосредственному сюзерену. А пока, со мной было выгодно, можно было рассчитывать и на верность.
Поддавшийся на вражескую агитацию рыцарь, по известной причине