Что-то со спутниковой ориентацией, подумал Бейли, вращая колесико настройки, но показания навигатора на мерцающем зеленоватом экранчике упрямо не хотели меняться. Он полежал немного, пытаясь понять, что бы это могло значить, но никакого иного объяснения придумать не мог – ледокол изменил курс.

Корабль сделал полный разворот и вместо Северного полюса прокладывал дорогу на юг.

Бейли поднялся в рубку. Двери были заперты, но он настойчиво постучал, и ему в конце концов открыли. На вахтенного цифры на маленьком экранчике коммуникатора никакого впечатления не произвели. Матрос молча показал рукой на пульт управления, где стояли, уставившись в мониторы, капитан и главный инженер «Ямала».

Носовая палуба была почти не видна, хотя сейчас туда были направлены все прожекторы, – всё застилала бешеная круговерть метели.

Бейли подошел к капитану, но тот даже не поднял головы, уставившись на вращающийся луч на экране радара.

– Сергей Николаевич, почему мы повернули? Что я должен сказать пассажирам?

Капитан, ни слова не говоря, повернулся и посмотрел на него. Губы его были плотно сжаты. В темных зеркальных очках Бейли видел только свое собственное отражение.

– К сожалению, мы дойдем до полюса с опозданием, – услышал он голос главного инженера, – непогода, знаете ли, и другие факторы. Мы ляжем в дрейф на несколько дней, примерно тридцать миль отсюда к югу.

– Дрейф? – задохнулся Бейли. – Но в контракте…

– Как вы сами понимаете, на первое место мы всегда ставим безопасность пассажиров.

Капитан угрюмо молчал. Бейли огляделся.

Среди морских мундиров он заметил фигуру старика. Он вспомнил – это был тот самый старик, который хотел сам командовать погрузкой своего багажа на корабль.

Как руководитель экскурсии, Бейли знал всех пассажиров. Но с этим стариком, как и с его молчаливыми спутниками, он после отплытия не говорил ни разу. Они не выказывали никакого интереса к арктической фауне.

Литтон привел сюда и своих подручных. Они окружали его плотной группой – все, как на подбор, черноглазые и черноволосые. Бейли с дежурной улыбкой протянул Литтону руку, но тот словно бы и не обратил на это внимания; скрестив руки на груди, старик произнес:

– Сеньор Бейли, я уже собирался вас будить. Вам нужно немедленно известить пассажиров, что на корабле кое-что изменилось. Им важно это знать.

– Вот как, – растерялся Бейли, – но сейчас только полчетвертого утра… Я полагаю, все спят, и… я должен обдумать…

– Сеньор Бейли, вы меня неправильно поняли. Это не просьба. Вам не надо ничего обдумывать, достаточно ваших успокаивающих интонаций.

Бейли успел посмотреть на бейджики – Мойана и Ривера. Два здоровенных парня взяли его под руки и поднесли к микрофону.

Литтон отрегулировал микрофон под рост Бейли и положил палец на кнопку:

– Вы должны сказать следующее… – Он протянул Бейли листок. – И будет лучше для всех, если вы не станете отклоняться от текста.

Бейли пробежал глазами текст.

– Сдать все электронное оборудование? – произнес он заикаясь. – Телефоны, камеры… какая в этом необходимость?

Он умоляюще посмотрел на капитана, но тот хранил мрачное молчание.

Литтон нажал кнопку. Из репродукторов по всему кораблю послышался треск, потом свист. Дэвид Бейли прокашлялся, с отвращением посмотрел на листок в руке и начал читать. Голос у него дрожал.

* * *

Эва внимательно посмотрела на Тительмана – не спит ли он? Дон полулежал на диване с закрытыми глазами. Уже пару часов в капитанской каюте царила полная тишина, нарушаемая лишь еле слышным отсюда хрустом ледяных глыб.

Выслушав длинный рассказ Агусто Литтона, Дон не задал ей ни единого вопроса. Он словно перешел в другое измерение – закрыл глаза и смолк. Что он думает по поводу всей этой истории, Эва могла только догадываться. Но почти наверняка сомневается в ее правдивости.

Между тем все, что рассказал Литтон, было правдой – от первого и до последнего слова. Годы уже начали сливаться между собой, ей было трудно точно датировать то или иное событие – но то, что она и ее отец жили слишком долго, было горькой, неоспоримой истиной. Инъекции, которые ей делали, когда она была подростком, были болезненны, после них остались шрамы и другие, еще более тяжелые последствия, но задачу свою они выполнили. Так же, как и у отца.

Они остановили биологические часы, встроенные в каждого живущего на земле человека, остановили генетический будильник, поставленный на определенное время. Спустя девяносто лет после первой инъекции клетки ее тела по-прежнему ухитрялись воспроизводить сами себя без малейших дефектов и мутаций.

Может быть, кожа стала чуть тоньше, суставы не такие гибкие… Но в остальном ее тело, так же как и у брата в шахте, было словно законсервированным… В том, что этот проклятый туннель, этот вход в Подземный мир поставил их вне времени, заключалась горькая ирония. Они словно уравнялись – брат и сестра. Мертвец и живая женщина.

Цена, заплаченная ей, была непомерно высока. Она не могла иметь детей. Но тогда никто даже не догадывался, что инъекции могут дать такое осложнение. Отец всегда говорил, что это непостижимый подарок судьбы, что долг этот невозможно вернуть, – и до поры до времени она верила ему безоговорочно.

Иногда Эва спрашивала себя: живет ли она в самом деле? Потому что жизнь – это возможность выбора, а выбора у нее никогда не было.

За исключением разве что Стокгольма… Она прожила со своим мужем почти двадцать лет, до и после войны, но потом он умер, и она вернулась под крыло отца.

Единственное, что их объединяло, – оба тосковали по Улафу, чья жизнь кончилась так рано. И то она иногда сомневалась – тоскует ли отец по Улафу или просто не может примириться с утратой креста и звезды Стриндберга?

Она была в туннеле только один раз. Ей тогда было десять лет, и она вспоминала этот эпизод как видение ада. Она до сих пор помнила этот звук, он до сих пор стоял у нее в ушах… но никакие мистические видения ее не посещали.

Она больше туда не возвращалась. И в военных изысканиях не принимала участия. Вместо этого она взяла на себя заботы о практической стороне жизни отца. И из тех, кто когда-либо спускался в туннель, жива, наверное, только она одна. Единственный человек, кто знал, откуда взялись невероятные знания ее отца.

Но, насколько ей было известно, отец в последнее время занимался какими-то странными экспериментами – хотел наладить контакт с другим миром, свидания с которым он до сих пор, благодаря инъекциям, счастливо избегал.

Люди, которых Литтон взял с собой, обладали, по его мнению, достаточной ментальной энергией, чтобы открыть подземный портал. К чему он стремился? Абсолютное знание, никаких намеков и видений – он хотел получить полную, неоспоримую ясность. Она последовала его инструкциям, поехала в Фалун, нашла этого Дона Тительмана. И неожиданно он так сильно напомнил ей погибшего брата, что она решила: это не может быть случайностью.