— Чистосэрдэчное прызнание? — заерзал тот. — Тэбэ зачем?

— Дурдом ты, Кобидзе!.. О своей шкуре думай. Походин тебя же крайним перед ее отцом выставит. Здесь или там, в Турции, ничто тебя не спасет. Щенки твои «Серые волки» перед волкодавами из службы безопасности «Феникса». Кстати, знаешь, кто у «Феникса» босс?

— «Феникс» — крутой, знаю. Кто босс — не знаю.

— Родной отец Ольги Коробовой, которую ты с неба на землю опустил… Врубился, придурок?..

— Щютишь? — вздрогнул летчик, подняв на Чугуева белые от страха глаза. — Слушай, щютишь, да?

— До шуток мне… Не слабо плешивый тебя подставил!..

— Шен гижо! — выругался по-грузински Кобидзе. — Кышки из казла выпущу!

— Пиши себе оправдательный приговор, Кобидзе, пока не поздно. Может, мне еще удастся отвести топор от твоей ослиной головы.

— Два «лимона»! — округлил глаза тот. — «Лимон» — мнэ, «лимон» — тэбэ!

— Там посмотрим, — усмехнулся Чугуев. — По ситуации… Кобидзе лихорадочно заскрипел пером. Написал одним духом, не забыв поставить дату и размашистую подпись.

Чугуев взглянул на написанное и сунул блокнот в карман:

— Походину о нашей беседе ни гугу… Получишь наколку на следующую мокруху, сразу мне дай знать. Не дашь — «Феникс» и Лубянка тут же получат твой портрет в голубых и розовых тонах. Будет тебе Турция с Грузией и Чечней в придачу… Ищейку, мудозвона твоего, в долю брать нам не с руки… Усек, о чем я?..

— Усек, тащ полковник…

— Ну и славненько, Кобидзе, — погладил его по голове Чугуев. — Как там в вашем братстве говорится — в жизни выживает сильнейший?

* * *

Скиф проснулся весь в холодном поту от телефонного трезвона. Трясущимися руками снял трубку. Звонила Аня. Задыхающимся голосом она выпалила:

— Игорь, стряслось несчастье. Ольга разбилась на самолете.

— Так я и знал.

— Тебе кто-нибудь уже звонил?

— Я только что видел сон про нее. Разбилась у Солнцева?

— Нет… Над Клязьминским водохранилищем.

— Самолет сгорел?

— Нет. Упал в воду.

— Тело нашли?

— Нет, Игорь, нет. Со дна подняли только какие-то вещи.

— Тебе позвонили? Ты узнала от Чугуева?

— Ой, ты про него уже знаешь!

— Да, я с ним встречался.

— Игорь, это что — покушение?

— Откуда я знаю.

— Я так боюсь, что следующим будешь ты.

— А я уже отбоялся свое, родная. Ну, все… Спасибо за звонок.

Скиф так сжал трубку, что она лопнула, как скорлупа, и острые осколки впились в ладонь.

* * *

По дороге в свой загородный терем Чугуев пытался понять, где насмерть перехлестнулись интересы двух торговых партнеров по нелегальному оружейному бизнесу, Походина и Ольги Коробовой, но как ни старался, за отсутствием информации понять ничего не мог. Одно он знал — за любой кровью у «новых русских» стоят большие деньги. Что у Коробовой и Походина они очень большие, Чугуев не сомневался. О том, чтобы наехать на Походина с «чистосердечным признанием» Кобидзе, не могло быть и речи. Это было бы самоубийством. В отличие от недалекого Кобидзе Чугуев знал, что на Походине замыкаются многие связи, идущие из самых высших властных сфер.

«Только тронь плешивого — всех собак на тебя спустят, — зябко повел он плечами. — А детей кто вытягивать будет, Геннадий Васильевич, а? Каждый сверчок знай свой шесток… И у их конкурирующего клана, которым негласно заправляет недавно отставленный от большой политики кремлевский фаворит, баксы тоже ломовые», — неожиданно пришла в его голову шальная мысль.

Год назад, чтобы быть в курсе дел конкурирующей фирмы, Чугуев, по заданию самого Коробова, внедрился в личную охрану тогдашнего фаворита. Сопровождал его в рестораны, сауны, на великосветские тусовки, именуемые презентациями. На них незаметно для посторонних глаз порой оговаривались с агентами зарубежных клиентов разного рода сделки. Информация Чугуева позволила Коробову выхватить буквально из-под носа фаворита несколько таких сделок. Его холуи тогда, как ни старались, не смогли обнаружить источник утечки информации. Чугуев же к тому времени получил от Центра новое задание и, уволившись от фаворита, по своему ощущению, следов особых за собой не оставил.

Дома, прежде чем спрятать листок с «чистосердечным признанием» в тайник, Чугуев снял с него несколько ксерокопий. Шальная мысль о конкурентах между тем не уходила, продолжала колотиться в голове осенней назойливой мухой.

— А что я теряю? — убеждал он себя. — Баксы с Походина — журавль в небе, а экс-фаворит хоть заплатит немного, да наличными. Опять-таки преданность ему выкажу. Он хоть отставленный, но, судя по тому, что с госдачи его еще не поперли и кремлевку не отключили, из команды, значит, пока не списанный, и кто знает, кем его завтра назначат?

К госдаче экс-фаворита в Барвихе Чугуев подъехал затемно. Оставив машину на заснеженной аллее, пешком дошел до караулки.

— Хозяин дома? — спросил он у двух знакомых охранников. Старший прапорщик утвердительно кивнул и по-свойски поведал:

— Третий месяц, Геннадий Васильевич, с дачи ни на шаг. То сутками в карты с какой-то «крутизной» дуется, а то напьется и костерит всех «дерьмократов» вдоль и поперек. Нам даже слушать страшновато…

— Поякшаться бы мне с ним.

Охранник потянулся к телефону. Чугуев остановил его.

— Чужие уши к чему?.. Пусть напарник сходит и спросит у него.

— Понял, товарищ полковник, — отозвался сообразительный охранник.

Напарник сходил и получил разрешение пропустить Чугуева.

Небритый, с отечным лицом, экс-фаворит встретил его в большом холле, увешанном картинами художников-авангардистов: летающие по небу среди стай рыб трансформированные дома, цветные линии, похожие на извивающихся червей, перекошенные лица с провалами ртов в окружении ржавых консервных банок и строительной арматуры…

— Теще с женой в самый кайф, а по мне эту блевотину бомжам бы на свалку, — перехватив удивленный взгляд Чугуева на картины, усмехнулся экс-фаворит. — Какими судьбами, Геннадий Васильевич?

— Дело привело, Борис Иванович, — сдержанно ответил Чугуев, покосившись на тумбочку с телефоном.

Экс-фаворит понимающе кивнул и молча проследовал на застекленную веранду.

Неотапливаемая веранда была сплошь заставлена дубовыми бочками, а один из углов занимала гора скукоженных от мороза яблок. Экс-фаворит оглянулся на дверь и достал спрятанную в яблоках бутылку водки.

— Теща признает огурчики с помидорчиками и капусту лишь собственного посола, — выудив из бочки по соленому огурцу, пояснил он. — Кулацкая порода, из старообрядцев…