Да-с, именно так все и происходило. А король стоял рядом и улыбался.

– Дай мне вон ту тетрадь, – бросил ему Огнедум. – Которая с желтым пятном.

Ольгерд молча повиновался. Огнедум проглядел несколько страниц, вписал старательно: «Мразь. Мразеобразно и мазеподобно размазан ужас бытия по зеркалам, и сколько ни глядись, лишь нечистый лик смерти скалит навстречу зубы. Макабр и меланхолия – вот участь мыслящих, мятущихся. Но и в предсмертной икоте хочу я оставаться исследователем сизых и склизких глубин естества».

«Эй, голубчик, куда это вы запропали?» – напомнил о себе постоялец, и сладковато-удушливая волна поползла по огнедумовой душе. «Желаю то, желаю се!» – капризничал постоялец.

На стене над тахтой тем временем появился портрет Косорукого Кукольника в генеральском мундире – очень пыльный. Постоялец пытался украсить его лентами и дубовыми ветками. Пыль летела столбом. «Голубчик, ну что же вы стоите? – закричал он чуть не плача. – Вытрите пыль – да поживее!» И пал на тахту, чихая, а холуй тотчас принялся, изгибаясь всем телом, водить тряпицей по портрету.

Лет сто назад в столице появлялся Косорукий Кукольник. Его видели на площади – нескладную жердину в красном мундире несуществующей армии. Огромные эполеты торчали на костлявых, вздернутых плечах, аксельбанты, как рыбачья сеть, свешивались на грудь, сзади болтались непомерные измятые фалды. Длинные ноги в лосинах переламывались там, где начинались высоченные сапоги.

Держа перед лицом деревянную саблю и скосив к ней глаза, он принялся маршировать по площади и надсадно орать при каждом шаге: «Ать! Два! Ать! Два!» Так продолжалось некоторое время, а потом он пропел, очень похоже подражая трубе: «Ту-туту-ту-у! Ту-ту-у!» и остановился, дробно прогрохотав каблуками.

Нескольким растерянным «факелам», которые не вполне понимали происходящее и наблюдали за генералом в бездействии, он рявкнул: «На крра-ул! Бол-ва-ны!». «Факела» привычно вытянулись. Косорукий Кукольник прошелся вдоль строя, цедя сквозь зубы: «Молодца, молодца…», после чего неожиданно развернулся к ним задом и быстро, как таракан, полез по стене к часам.

Он поднялся на карниз второго этажа, вцепился пальцами в лепнину на третьем и переместил ногу в сапоге на голову гипсовой красавицы с корзиной фруктов, что украшала простенок между окнами. Красавица сказала: «Вы – наглец, сударь!», на что Косорукий Кукольник не обратил никакого внимания. Он ловко перебрался на третий этаж и устроился там на подоконнике, свесив ноги наружу. Часы находились прямо над ним.

Косорукий Кукольник громко расхохотался, глядя на «факелов», столпившихся на площади.

– Взять его! – закричали снизу.

– А-а! – радостно зарычал Косорукий Кукольник. Он снял сапог и ловко запустил его в первого же «факела», который приблизился к стене. Откуда-то доставили лестницу. Второй сапог пролетел мимо цели и исчез в толпе возбужденных «факелов». Принесли еще одну лестницу. Скалясь, Косорукий Кукольник хватал из корзины гипсовые фрукты и метал их в своих противников. При этом он распевал во всю глотку:

Я черный пират,

Мой верный фрегат

И я – по волнам мы летим!

Трепещет враг,

Завидев мой флаг

Под небом голубым! Голубым!

Бросив последнее яблоко, Косорукий Кукольник сорвал с головы треуголку, обнажив сальные волосы, заплетенные в косицу, прокричал: «Ура!» и исчез в оконном проеме – только фалды взлетели над тощей генеральской задницей.

Когда «факела» ворвались в комнату, где помещался сложный часовой механизм, они увидели сваленные в углу фигурки Хоровода Любви, ржавые колеса, шестеренки и колокольчики с вырванными язычками. Под одной из шестеренок валялась деревянная раскрашенная кукла – солдатик в красном мундире. Никаких следов нарушителя обнаружено не было.

Комнату заперли и доложили о случившемся Огнедуму. Когда энвольтатор лично пожаловал на место происшествия, солдатика там уже не было, а на шестеренках поблескивало масло.

Этот случай много лет хранился где-то на чердаках огнедумовой памяти – дожидался своего часа. И вот он оттуда извлечен, любовно повешен на стену, обтерт и украшен бантами и веточками.

– Ты идешь со мной, – сказал Огнедум Ольгерду. – Я желаю лично присутствовать при том, что произойдет сегодня на площади.

Слушая Мирко, Марион от волнения стискивала руки. Мирко кружил по пещере, показывая, где стоял он, откуда выскочили упыри, каким именно образом происходила схватка.

– Прошу прощения, – перебил Зимородок, – а часы ты видел?

– Сломаны, – махнул рукой Мирко. – Под циферблатом есть карниз, там при желании можно пройти. Здание не охраняется. Во всяком случае, я там никакой охраны не видел. Они ведь не ждут нападения, упыри-то! Привыкли над беззащитными тенями куражиться…

– Какие будут предложения? – спросил пан Борживой.

– Я полагаю так, – с легким поклоном в сторону старого рыцаря отозвался Мирко, – мы войдем внутрь здания ратуши и через оконце выберемся на карниз. Я вас прикрою.

– Какой ширины карниз? – осведомился Гловач.

Пан Борживой важно засопел, посматривая на потолок пещеры.

– Пол-локтя… может, чуть пошире, – ответил Мирко.

Гловач поджал губы.

– А что? – всполошилась Гиацинта. – Лично я могу пройти по тонкой жердочке и даже не покачнусь!

– А ты что скажешь? – обратился Зимородок к брату Дубраве.

– Скажу, что надо открыть короб. Пусть малютка-недомер тоже участвует в разговоре, – ответил Дубрава. – Ему ведь с нами идти…

Марион сняла крышку. Кандела не спал – сидел в своей кроватке и горько, безмолвно плакал.

– Будет тебе, – сказала Марион, чувствуя неловкость.

– Вы держите меня в заточении, – всхлипнул Кандела. – Вы ненавидите меня!

– Вовсе нет, просто мы тебя бережем, – отозвалась Марион и всунула в короб руку. – Забирайся. Будешь со мной.

Кандела поглядел на нее с опаской.

– И ты не отдашь меня этим извергам? Обещаешь?

– Ни за что! – заверила Марион. – Они ведь все меня слушаются.

– Хотелось бы верить… – вздохнул Кандела. – Но ведь я – пленник! Есть ли у меня выбор? Настанет ли сладостный миг свободы? Придет ли он, тот, кто отворит мою темницу? Я не виноват, что был рожден для беспечной жизни среди цветов! За что же меня принуждают совершать мрачные подвиги?

Он уселся на сгиб локтя Марион, цепкий, как ящерка, и грустно замолчал.

– Ну хорошо, пройдемся мы по карнизу, как в песенке, – сказала Мэгг Морриган. – В конце концов, не так уж это и трудно… А потом?

– Упыри все передохнут! – убежденно произнес Мирко и сплюнул.

– Горожане наконец поймут что к чему и поднимут восстание! – сказал Штранден. Глаза философа азартно сверкали.