короля, считал, что политика короля – неправильная, а его правительство – плохое. Они были заинтересованы избавиться от архиепископа Лода, который подавлял протестантов и вынудил шотландцев восстать, и от Страффорда, навязавшего им вторую войну и поддерживавшего заключение союза с Испанией.

До сих пор подобное отношение было традиционным. Но Бедфорд, Сэй, Брук и некоторые другие лорды – Пим, Хэмпден, Сент-Джон и иные члены палаты общин – задумывались о более долгосрочных переменах, чем только об избавлении от «зловредных советников» короля. Эта фраза была освящена временем, шла еще от Средних веков – партии и различные фракции вели борьбу против этих пресловутых «зловредных советников» монарха еще со времен короля Иоанна. Хотели же они несколько большего – передачи реальной власти из рук короля в руки Высшего суда парламента. В этом заключалась единственная гарантия против усиления королевской власти за счет их собственной. Они верили, что именно они сохраняют древнее конституционное равновесие. Однако истина заключалась в том, что закон, как они его понимали и применяли, и местная администрация в Англии поставили повседневную жизнь страны во всех ее аспектах в зависимость от них, но никак не от короны. Вся государственная машина – суды, приходы, городские учреждения – могла функционировать вполне нормально и без короля. Но совсем не могла обойтись без джентри. Другими словами, наличие джентри было обязательно для власти короля, но его существование не было обязательно для них. Ни Бедфорд, ни Пим, ни любой человек из их среды и подумать не мог, чтобы покончить с королевской властью, но намеревались поставить ее в определенные законные рамки. В противном случае они рискуют быть обреченными на продолжение настоящей ситуации, при которой король проводит политику, не имея на то власти, а они, имея власть воспрепятствовать ее проведению, не могут сами проводить ее. Это был настолько естественный вывод, что вначале лишь немногие заметили и прокомментировали его. После нескольких недель заседаний палата общин освоила практику рассылать свои распоряжения и инструкции, касающиеся общественных дел, всем мировым судьям королевства.

В начале парламентской сессии шотландские посланцы прибыли в Лондон, чтобы обсудить с английскими парламентариями условия договора, которым должна была завершиться война. Комитет в Эдинбурге дал им инструкции, некоторые из них отражали ту же конституционную политику, которая вдохновляла Пима и его соратников. Например, они предложили, чтобы будущий договор предусматривал созыв парламента в обеих странах с регулярным интервалом от двух до трех лет.

Шотландцы были хорошо приняты в Лондоне, и им была предоставлена церковь Сент-Антолин, широко известный центр пуританства, для проведения служб. Туда шотландских проповедников, и прежде всего великолепного Хендерсона, приходило послушать такое огромное количество людей, что многим не находилось места в церкви и они толпились под окнами на улице, ловя каждое его слово. Тридцать лет звучавшие насмешливые шутки по поводу долгих проповедей «наших братьев из Шотландии» сразу же прекратились, теперь все испытывали только дружеские чувства и восхищение.

Король же с самого начала столкнулся в парламенте c внушительной, объединившейся в единый союз оппозицией, которая была представлена его оппонентами и шотландцами. В сложившихся обстоятельствах было опрометчивым со стороны лорда – хранителя печати Финча попытаться в первый же день заседаний оправдать летнюю войну, заявив, что король начал ее не по совету одного или двух министров, а согласно решению всего его Совета. Произнеся эту речь, он бросил тень на верных слуг короля и не дал Карлу опереться в парламенте даже на тех, кто пользовался личной популярностью.

Страффорд, наслаждаясь последними спокойными часами в своем доме в Йоркшире, осудил глупое высказывание Финча. У него сложилось ясное представление о способностях Пима, и его ожидания в отношении нынешнего парламента были далеки от оптимистичных надежд короля. Его неодобрение того, что сказал Финч, показывает, что он искренне надеялся направить гнев критиков короля в возможно большей степени на себя. Архиепископ тоже вряд ли мог избежать их ярость, но Страффорд был более на виду из них двоих за последний год и был твердо уверен, что палата общин непременно обвинит его первым. В своей жизни он видел работу трех последовательно сменявших друг друга парламентов, как они, истощая свои силы, гневно нападали на фаворита короля Бекингема. Теперь ему грозила опасность попасть в ту же самую ситуацию. Но исход обещал быть другим. Король так и не позволил судить Бекингема, так что вина фаворита всегда оставалась под сомнением. Но если этому парламенту будет позволено выдвинуть обвинение против Страффорда, то его члены непременно откажутся от огульного его поношения и предъявят серьезные претензии, основанные, к удовлетворению палаты лордов, на нарушении им закона. Одно дело было безосновательно назвать человека «источником всех зол», как Бекингема, и совсем иное – доказать факт измены Страффорда, получившего прозвище «Черный тиран Том», и это притом, что он не совершил ничего преступного.

Итак, Страффорд принял окончательное решение. Он открыто выступит как человек, ответственный за политику короля, и даст ответ на любые обвинения, которые Пим и палата общин выдвинут против него. И он докажет их несостоятельность. Он разбирался в законах Англии столь же хорошо, как любой юрист страны, и был в них более сведущ, чем Джон Пим. Он верил, что добрая половина тех обеспокоенных и рассерженных джентльменов, чье недовольство теперь было обращено против него, как виновника всех их бед, будет удивлена и потрясена, когда они увидят всю необоснованнось его обвинения и услышат его аргументы, которые он постарается наиболее доходчиво изложить. Он был уверен, что, несмотря на все расчеты Пима, обвинение, выдвинутое против него, непременно провалится. Если обвинение не будет доказано, палата общин обособится от палаты лордов, и в ней самой произойдет раскол. Это даст королю возможность быстро и с пользой для себя использовать этот момент слабости, он сможет вернуть себе многое из упущенного им, может, даже все. Вероятно, такие мысли были у Страффорда, когда он покидал Йоркшир.

Действительно, он не сильно-то и просчитался. Партия с Джоном Пимом была близка к завершению. Если бы Страффорда поддержали король и придворная партия с той же настойчивостью, как Пима поддерживал парламент, он вполне мог бы добиться успеха; не раз между темным ноябрем 1640 г., когда начался поединок, и ярким маем 1641 г., когда он завершился, временами всем казалось, что Страффорд вот-вот одержит победу.

Джон Пим с самого начала заседаний парламента 3 ноября старался избежать любого неверного шага. К удивлению многих, в течение недели ни слова не было сказано о Страффорде. В первые дни принимались к рассмотрению любые жалобы. Это была правильная