– Понимаю, – набычившись, оправдывался Большаков.

Он даже стал меньше ростом и сутулился больше обычного, к тому же дрожал, как паралитик. Даже его фирменный бас потускнел под напором Петра Сергеевича.

– Я говорю о будущем, о Родине! – кричал Петр Сергеевич. – А ты мне, что надо всех убить?! Да зачем? Какой смысл?!

– Я не могу… – вдруг обычным своим басом сообщил Большаков, и Костя вздрогнул. – Я не могу, потому что… потому что…

– Да что «потому что»?! – грозно спросил Петр Сергеевич и, казалось, стал выше и массивнее Большакова.

– Потому что я не Большаков! – неожиданно воспрянул духом Большаков, только Петр Сергеевич этого не заметил.

И Косте захотелось крикнуть: «Беги, Кононов! Беги, если успеешь!»

– А кто?! – удивился Петр Сергеевич. – Кто ты тогда, ешкин кот?! Кто?!

И тогда Костя увидел, как Большаков ударил Петра Сергеевича железной свайкой по голове – раз и еще раз, как Петр Сергеевич упал, как ноги у него стали царапать пыльную поверхность крыши и как Большаков ударил его еще два раза, уже лежащего, и произнес:

– Я же тебя просил: никогда не спрашивай меня об этом! Просил! – а потом воровато оглянулся и, не заметив Костю, столкнул тело Петра Сергеевича в воду.

Раздался громкий всплеск, и наступила тишина, только невдалеке пронзительно кричали чайки.

Потом Большаков выпрямился и увидел Костю.

– А ну-ка!.. – Он торопливо направился к нему, размахивая окровавленной свайкой. На лице у него была маска ярости. Он еще не отошел от убийства Петра Сергеевича и хотел убивать, убивать и убивать.

Костя отступил к лестнице, памятуя, что она предательски ненадежна, и поднял пистолет, держа его двумя руками. Широченная грудь Большакова закрывала все пространство. В такую мишень трудно было не попасть с расстояния в шесть-восемь метров.

– Стойте, Андрей Павлович! – крикнул Костя. – Я буду стрелять!

– Стреляй! Стреляй, поганец! – с улыбкой на лице крикнул Большаков и швырнул свайку.

Костя уклонился влево, свайка просвистела рядом с его ухом, и тогда он выстрелил, целясь в грудь Большакову, туда, где у обычного человека сердце, хотя знал, что это бесполезно и даже глупо. У него было всего лишь одно мгновение и шанс из ста тысяч и, конечно же, он его не выиграл, хотя, должно быть, его шанс заключался в чем-то другом.

– Глупый мальчишка! – крикнул Большаков. – Ты думаешь, что меня убьешь?!

Тогда Костя прыгнул вниз, в надежде, что ветхая лестница выдержит его вес, но не выдержит грузного Большакова и он будет искать другой путь. Однако Большаков и не думал останавливаться, он храбро шагнул следом, изрыгая проклятья на голову Кости, и едва тот успел отскочить в ближайший каземат, как вся чугунная конструкция рухнула от крыши до подвального этажа. Где-то среди ее обломков промелькнуло массивное тело Большакова, и клубы вековой пыли скрыли картину его погребения.

Костя, конечно же, знал, что гранбота невозможно убить никакими известными способами, разве что ядерным фугасом, да и тогда Большаков наверняка выживет.

– Ты меня напугал! – откуда-то из коридора выскочил Брагин. – Кто сорвался? – Он подбежал к черному провалу полубашни и посмотрел вниз, но, разумеется, ничего не увидел, кроме торчащих во все стороны обломков лестницы и арматуры, которой она крепилась к стенам полубашни.

– Большаков… – объяснил Костя. – Точнее, тот, кто стал Большаковым.

Ему даже стало немного жаль, что пропала самая большая угроза, из-за которой все время приходилось быть начеку. Только он так подумал, только расслабился, чтобы начать жить по-новому, как чугунные куски лестницы зашевелились. Нет, зачарованно подумал Костя, не может быть. Живучий гад, понял он, отскакивая в сторону. Брагин гадливо дернулся вслед.

– За мной! – крикнул он. – Я нашел проход!

Костя пару раз оглянулся: чугунные остатки лестницы оседали, как горка песка, когда ее подкапываешь снизу.

Однако они не успели добежать даже до ближайшего поворота, как их обстреляли, но не прицельно, а так, на всякий случай, поверх голов, когда стреляют, лишь бы очистить себе дорогу, и пули, с визгом рикошетя от стен, заставили их рухнуть на пол и расползтись по углам. Потом в каземат выскочил кайман с автоматом наперевес. Костя выстрелил в него навскидку, целясь в голову, и понял, что кайман охотится не за ними, а спешит туда, где разбился Большаков. Не дожидаясь, когда кайман оживет, они побежали дальше.

В следующее мгновение целая толпа кайманов ворвалась в каземат, однако Костя с Брагиным уже продвигались путем, которым когда-то пользовались корректировщики огня, чтобы попасть на крышу. Это был узенький, как крысиная нора, ход шириной не больше метра. Он их и привел в надстройку на полубашне. Внутри ничего не было, кроме голых стен, из которых торчала ржавая арматура. Трудно было даже предположить, что это и есть засекреченный пункт связи.

– И это все? – растерянно спросил Брагин. – Где же твоя красная кнопка?

– Ну да, так она тебе и будет на самом видном месте! – ответил Костя, который тоже растерялся, только не подавал вида, что отчаяние вновь овладело им.

– Ну хотя бы какой-то знак! – расстроился Брагин еще сильнее, и Костя подумал, что он идет тем же самым путем, что и все остальные, то есть не верит и не может поверить в невозможное, которое просто так не укладывается в голову. Для этого надо было увидеть ракету в форте Милютин.

Честно говоря, он и сам не знал, где эта заветная кнопка, то бишь тумблер под красным колпачком. Не имел ни малейшего представления. Он огляделся. Крохотное окно смотрело на Финский залив. Над ним в вечной игре света и тьмы сияло солнце.

– Если я что-то понимаю, – уверенно сказал Костя, – то здесь!

Снаружи уже слышались голоса, лже-Большаков громоподобно командовал:

– Хватайте их, они в башне! Хватайте!

– Где она? – удивленно спросил Брагин, не реагируя на голоса кайманов и лже-Большакова.

– Не знаю, – признался Костя, – но что-то мне подсказывает… что-то мне подсказывает… – Он, сам не зная почему, пристально смотрел в стену, испещренную старыми, почерневшими трещинами.

Лже-Большаков со своими кайманами был уже совсем близко. И тогда Костя сделал то, что в обыденной жизни никогда не сделал бы, потому что это было глупо и нелогично: он просто размахнулся и что есть силы ударил кулаком в стену рядом с окном, в эти самые трещины, покрытые патиной времени.

Нет, старинная кладка не рухнула, она осталась прежней – крепкой и надежной, но и Костя не разбил в кровь кулаки и не сломал кости, просто часть стены словно выдвинулась туда, куда, по идее, не могла выдвинуться, то есть наружу, к краю форта, где под лучами весеннего, радостного солнца вовсю блестела Балтика. И Брагин с Костей увидели там не голубой простор и не сияющее солнце, а нишу с тем же самым единственным окном, которое смотрело на пролив, вопреки логике пространства смещенное в изометрическую плоскость, что тоже было загадкой, как и ракета, которая не взлетела в форте Милютин. Брагин замотал головой, словно не верил собственным глазам: