— И даже Яг? — спросил Сайторн.

— В этом случае Яг отправится за тобой первым. Безопасность — это его хлеб.

Сайторн был уверен, что Слуй тоже был проинформирован подобным образом, поэтому лично ему ПОКА ничего не грозило. Он усмехнулся. ЕСЛИ Грон не решил, что Сайторн больше не нужен.

Слуй встал и подошел к окну. Сайторн бросил на него косой взгляд. Слуй спокойно, будто не было никакого взрыва Сайторна, произнес:

— Мне нужно знать все о каждом из тех, кто получит свободу. Сайторн удивленно воззрился на него. Потом осторожно спросил:

— Означает ли это, что…

— И да и нет. Эти люди умрут. Но позже, чем я до того предполагал. Ты прав. Это важно — умереть свободным.

— А я?

Слуй улыбнулся:

— По поводу тебя остаются в силе все прежние указания, — и вышел из комнаты.

Всю следующую четверть Сайторн был загружен до отказа Из Урочища бродячих духов прибыла последняя обработанная деталь заряда, и Сайторн, придирчиво сверившись с лекалом усадил двух шлифовальщиков навести окончательный блеск Слуй со своими людьми маячил где-то на заднем плане, особо не мешая. Даже наоборот. Сайторн заметил, что, после того как примерно на расстоянии пяти шагов за ним стала следовать одна из молчаливых фигур, ему почти не приходилось повышать голос. Все распоряжения стали выполняться моментально и с особым рвением. Наконец последняя деталь была установлена и вся конструкция тщательно и придирчиво проверена Сайторном. Едва он закончил проверку, у огромного ящика встало пятеро часовых. Оставалось еще дополнить конструкцию кое-какими аксессуарами, которые, по замыслу Грона, изложенному им в присланном письме, должны были скрыть истинный смысл конструкции. Хотя и без того в этом мире вряд ли имелось в наличии более трех человек, которые представляли себе, для чего все это было сделано.

Спустя еще две четверти в долину пришли последние караваны с выжившими с рудника, обогатительной фабрики и завода в Урочище бродячих духов. Поздно вечером, после того как Слуй переговорил со своими посланцами, он зашел в кабинет к Сайторну. Тот сидел вместе с приставленным к нему сопровождающим и жег бумаги в небольшом каменном очаге. Увидев гостя, Сайторн швырнул в очаг всю кипу бумаги, в которой пытался разобраться до его прихода. Слуй подошел к столу и сделал знак своему человеку. Тот шустро вскочил на ноги и выскользнул за дверь.

— Что ты хочешь мне сказать, Слуй?

— Я хочу знать, когда ты собираешься отпускать пленников, заслуживших свободу, и как это будет выглядеть?

Сайторн удивился:

— Я думал, что раз уж ты взял на себя заботу об их дальнейшей судьбе, то взвалишь на свои плечи и эту проблему.

— Я предполагал это, — невозмутимо заметил Слуй. — Поэтому я хочу, чтобы ты рассмотрел мои предложения и сказал, что тебе в них не нравится.

— Тебе нужно мое одобрение?! — еще больше удивился Сайторн.

Слуй молча кивнул.

— Но…

Слуй его перебил:

— Ты говорил с ними от имени Грона, так что я должен знать, что мне изменить, дабы ни один не мог заявить, будто Грон их обманул.

— А разве это не так? Разве он не обманул десятки тысяч, обещая им свободу, а взамен забирая жизнь?! — воскликнул Сайторн. — Скажешь, не смею так говорить, потому что Грон сделал все это моими руками?

Слуй покачал головой:

— Нет, не скажу. К тому же ты не прав. Я говорю о честности, а ты имеешь в виду справедливость. Разве Грон обещал им жизнь? Он обещал свободу, и только тем, кто выполнит работу, а если кому-то не повезло… — Слуй пожал плечами.

— К-к-кому-то! — Сайторн негодующе вскинулся, но Слуй не дал ему завестись.

— Послушай, Сайторн, я пришел сюда с вполне конкретным делом, а ты пытаешься завлечь меня в такие дебри, в которых я совершенно не намерен блуждать. Итак, ты готов выслушать мои предложения?

Сайторн несколько мгновений, кипя, сверлил Слуя взглядом, но тот смотрел в его гневные глаза абсолютно спокойно, и он постепенно поутих.

— Хорошо, говори.

Слуй, достав свиток, намотанный на деревянную палочку, развернул его и подвинул Сайторну.

— Всего ожидают решения триста сорок семь человек. Самым больным мы предложим уход и обещание отпустить по выздоровлении. Таких почти двести человек. Возможно, часть не согласится, но я думаю, ни один из них не протянет больше луны. Остальных будем отпускать небольшими группами по десять — пятнадцать человек каждый второй день. Все они получат по дюжине золотых на человека и сопровождающего до порта.

Сайторн криво усмехнулся:

— И сколько из них доберется домой?

Слуй спокойно, после мгновенной заминки, произнес:

— Ни одного. Но их смерти будут казаться случайными. Даже им самим.

Сайторн с горечью смотрел на свиток, но тут раздался негромкий голос Слуя:

— Разве ты хочешь, чтобы кто-нибудь когда-нибудь попытался повторить ЭТО?

Сайторн поднял на него полные слез глаза и, крепко зажмурившись, произнес почти шепотом:

— Нет, ни за что.

На следующее утро первые десять счастливцев покинули лагерь в долине. А небольшой отряд, состоящий из полусотни охраны и трех повозок, двинулся в сторону Герлена. Чудовище, задуманное Гроном и созданное Сайторном, начало предначертанный ему путь.

Караульный пост на вершине Двугорбой скалы считался гнусным местом. В некотором роде то, что он был расположен именно там, было вполне логично. На десять миль в округе не было другого места, с которого узкая горная долина, прилегавшая к перевалу Пранг, просматривалась бы так далеко. К тому же сигнальный огонь, зажженный на посту, был прекрасно виден с башен форта. А крутизна отвесной скалы давала возможность находящимся на посту солдатам, в случае необходимости, без особого труда отбиться от сотни степняков, вздумай они штурмовать пост. Но все эти преимущества, с точки зрения простых солдат, имели гораздо меньшее значение по сравнению с его основным недостатком. На вершине скалы всегда ужасно дуло.

В этот раз на посту выпало мучиться трем ветеранам. Старший был беглым рабом из южных провинций. Первые пять лет он скрывал свое прошлое и числился крестьянином с востока. Но потом понял, что всем глубоко наплевать на то, кем он был раньше, и только идиот может передать в руки императорских квесторов опытного солдата, ничего не получив взамен. Еще двое были братьями-полукровками. Их отец был акробатом — иноземцем, и ни горгосцы, ни иноземцы не признавали их своими. Промучившись до двадцати двух лет, они завербовались в пограничные гарнизоны, где, по слухам, не было такой сильной дискриминации. И вот уже двенадцатый год тянули службу на границе. Вербовщик их не обманул. Здесь не было ВООБЩЕ никакой дискриминации. Каждый стоил именно столько, сколько он стоил сам. И ни национальность, ни сословие, ничто другое не имело значения. И им это нравилось.