дать закурить, ну… и так далее. Не стану утомлять вас неприятными подробностями; вам достаточно будет знать, что вмешательство одного высокопоставленного лица положило конец этому безобразию, и сейчас один добрый друг господина Жана Марея зорко следит за поведением… этого Фредди Ужа, не давая ему вновь оступиться. Благодаря усилиям сего бдительного тайного союзника, занимающего в Париже видное положение, вышеозначенный Фредди Уж не попадет на скамью подсудимых и не угодит за решетку, если только пагубные инстинкты не возьмут в нем верх, во что я не особенно верю. Полагаю, мсье, теперь вы достаточно осведомлены об интересующей вас проблеме?

Но Лионель вполголоса, напирая на каждое слово, произнес:

– Вы абсолютно убеждены в том, что говорите, господин префект? Готовы ли вы поручиться за то, что в прошлом Жана Марея или, вернее, Фредди Ужа нет ничего такого, за что отправляют на эшафот или на каторгу в Гвиану?

– Это серьезное обвинение, господин де Праз. Следует ли мне позвать секретаря, чтоб он застенографировал ваши показания?

Лионель поспешно вытянул вперед руку:

– Нет-нет, что вы!.. Я же вам уже сказал: ничем, кроме подозрений, я пока не располагаю.

– Подозрений относительно того старого дела? Трагедии, случившейся в Люверси?

– Да, и как только у меня появятся доказательства, я вам их представлю, а до тех пор давайте считать, что я вам ничего не говорил.

– Как вам будет угодно. Всегда к вашим услугам.

– Как часто вам приходилось сталкиваться со случаями раздвоения личности, господин префект?

– Гораздо чаще, чем вам могло бы показаться, мсье. В нашем архиве значится с десяток таких случаев, вполне официальных. Немало и тайных. Человек – натура сложная, господин де Праз. Наш мозг находится во власти противоречий, вследствие которых добро и зло в нас чередуются. Разве преступник, убивший жертву или совершивший кражу, не искупает злодеяние того лица, которым он был всего лишь минуту, пока наносил смертельный удар, и которое потом исчезло в нем навсегда? Вы сами, господин граф, присягнете ли в том, что вы всегда и везде – одно и то же лицо? Что вы мне ответите, если я вдруг случайно, только лишь на основании нашей беседы, заявлю о существовании вашей второй личности, сознание которой отделено от сознания первой и не сообщается с ним?

Лионель усмехнулся, недовольный тем, что ему самому примерили маску переменного сознания, встал и поспешил откланяться.

– Прощайте, мсье, – бросил ему вдогонку префект, когда граф уже подходил к двери. – Не стесняйтесь заглянуть ко мне еще разок, если я вам понадоблюсь. Обещаю вам как следует поразмыслить над случившейся в Люверси трагедией.

У Лионеля тоже эта драма никак не шла из головы, но, с другой стороны, он неотступно твердил про себя фразу, произнесенную префектом полиции: «Фредди Уж не попадет на скамью подсудимых и не угодит за решетку, если только пагубные инстинкты не возьмут в нем верх…»

В последней части сей фразы уже заключался план новой кампании, о которой с дьявольской радостью думал молодой граф де Праз, любезным поклоном отвечая на вежливое «Прощайте!» этого тщедушного, но такого властного старика.

Глава 11

Рассказ Мари Лефевр

На следующее утро из Парижа в Эперне поездом прибыл неприметный, путешествовавший вторым классом пассажир, в котором лишь опытный глаз смог бы определить характерные черты сыщика.

Он направился в центр городка и, сверившись с табличкой с названием улицы и номером дома, решительно вошел в овощную лавку.

– Мадам Лефевр? – поинтересовался он у стоявшей за прилавком женщины и приподнял соломенную шляпу.

– Да, это я, мсье, – ответила подвижная брюнетка, быстро обслужила нескольких покупательниц и повернулась к мсье. – Что вам угодно?

– Я хотел бы переговорить с вами, мадам, по поводу одного дела. Это не займет много времени.

На мгновенно помрачневшем лице лавочницы отразилась вполне объяснимая тревога: кому приятно, когда приходит незнакомец и сразу же заявляет: «Я хотел бы переговорить с вами по поводу одного дела».

– Эжен! – позвала она. – Подойди-ка сюда.

Из заднего помещения высунулся мужчина лет сорока в синем переднике.

– Что стряслось? – недовольно проворчал он.

– Тут один мсье желает со мной побеседовать. Постой пока за прилавком, поторгуй вместо меня.

Визитер сдержанно кивнул в знак приветствия.

– Побеседовать? Насчет чего? – спросил лавочник.

– Мадам, – промолвил посетитель, – вы ведь мадам Мари Лефевр, урожденная Симон, не так ли? Пять лет тому назад вы служили горничной у госпожи Ги Лаваль.

– Да, мсье, – пробормотала торговка.

– Позвольте задать вам несколько вопросов.

– Зайдите-ка лучше сюда, – предложил Эжен.

Явно ощущавшие смутный дискомфорт, муж и жена провели гостя в небольшую комнату, примыкавшую к магазинчику и походившую на столовую.

– Что опять-то случилось? – с опаской спросила бывшая горничная.

– Абсолютно ничего, мадам, не беспокойтесь. Просто нам бы хотелось уточнить кое-что относительно смерти мадам Лаваль, и мы подумали, что вы – вы и ваш муж – могли бы предоставить интересующую нас информацию. Ибо, если не ошибаюсь, – произнес он, обращаясь к мужчине, – в тот год, когда случилось несчастье, вы состояли в Люверси садовником?

Лефевр, человек замкнутый и определенно не слишком болтливый, утвердительно кивнул, а его куда более разговорчивая жена пояснила:

– Мы покинули Люверси в считаные дни после смерти хозяйки, чтобы сыграть свадьбу. Я была очень привязана к мадам Лаваль, но не ладила с ее сестрой, графиней де Праз, потому что та совала свой длинный нос в каждую мелочь. Эжен в то время вдовствовал. В Люверси мы с ним и познакомились, а как поженились, поселились здесь, на его родине. Купили лавку, торгуем, как видите, живем своим хозяйством… Амели! Амели! – крикнула она, постучав в перегородку. – Подойди отпусти клиентов, мы заняты!

Из смежного помещения выбежала растрепанная девица в фартуке, растолкала женщин, которые ощупывали и взвешивали в руках овощи и фрукты, и встала за прилавок.

Дознаватель выслушал небольшое пояснение с чрезвычайно любезным видом.

– А скажите мне вот что, мадам, – попросил он, – в те дни, что предшествовали трагической ночи, вам ничто не показалось странным? Может, вы заметили в замке посторонних людей? Или сочли что-либо подозрительным? Вы сами не предчувствовали беду?

– О мсье! Да разве возможно предчувствовать такое несчастье?!.

– Произнося слово «предчувствовать», я всего-навсего имел в виду все те мелкие, незначительные детали, на которые сначала не обращаешь внимания, но которые вспоминаются уже после трагедии. Понимаете? К примеру, вдруг кто-то замечал, что стенки и решетки отведенной гадюке клетки были недостаточно прочными?

– Да нет, об этом и речи идти не может! – пробурчал Лефевр. – Я, как садовник, лично следил за этими мерзкими тварями и могу вас заверить: если кто тогда и удивился, то