Упоминание о Роме не доставило хозяину удовольствия, но делать было нечего. Он сбежал по лестнице, прикрикнул на собаку и вежливо пригласил незнакомца в дом. Тот отказался:

— Мне нужно сказать несколько слов Марии, и я тотчас же уеду!

Ованес заметил на обочине дороги еще одного человека, который держал под уздцы двух коней, и прошел к Парамзиме:

— Вставай, разбуди Марию, ее ждет человек от Сигуа.

Хозяйка вмиг вскочила с постели, накинула шаль, перекрестилась: «Спаси господи!», и торопливо вышла из комнаты.

Парамзима подняла Марию:

— Послушай, тебя спрашивают.

Мария с бьющимся сердцем стала быстро одеваться.

Незнакомец неподвижно сидел на террасе и не отрываясь смотрел на дверь, ведущую в комнаты.

Когда Мария перешагнула порог, он встал и направился к ней. Мария удивленно смотрела на него. Молодой человек в белой гимнастерке, с вьющимися волосами, с военной фуражкой в руках. Кто это?

— Мария! Неужели не узнала? — Незнакомец подошел ближе, улыбнулся.

— Николай, — воскликнула Мария и обеими руками схватила протянутую к ней руку Елхатова.

Мария смотрела на него и не верила своим глазам.

Они некоторое время стояли молча, потом Николай спросил:

— Как ты живешь, Мария?

— Добрые люди помогли, живу хорошо. Но как ты очутился здесь, как нашел меня, Николай? — Мария была искренне рада его появлению.

— Нашел! — улыбнулся Елхатов. — В то утро, когда на «Чайке» ранили шкипера, а вас увели особоотрядчики, я случайно увидел тебя и пошел за вами...

— Что ты говоришь, Николай?! — Мария от неожиданности даже опустилась на тахту. Елхатов сел рядом с ней.

— Не веришь? — рассмеялся он. — Удивительно, конечно, но об этом потом. Скажи, здесь тебя не обижают?

— Мне здесь и правда неплохо, — ответила она. — Но ты лучше расскажи о себе.

— В ту ужасную ночь весть о твоем похищении генералом Шкуро возмутила все командование. Май-Маевский приказал организовать погоню. Но Деникин не позволил. Обещал Май-Маевскому и Георгию Васильевичу, что все сам урегулирует. Он по-видимому опасался, что погоня озлобит Шкуро, что этот сорвиголова сделается его врагом и помешает общему делу. Май-Маевский сначала протестовал, а потом решил, что, может, так в самом деле лучше. Но Тория, бледный и решительный, стал перед Деникиным и сказал ему: «Вы должны мне разрешить лично расправиться с насильником, или я здесь же, перед вами, пущу себе пулю в лоб». Деникин похлопал его по плечу, посмотрел сочувственно и спросил: «Как вы хотите с ним расправиться, капитан?». «Вызову на дуэль и убью!» — крикнул он. Главнокомандующий, подумав немного, сказал: «Действуйте, как хотите!»

Георгий Васильевич позвал меня и своего приятеля, тоже капитана.

«Друзья мои, я знаю, что вы расположены ко мне, — волнуясь и запинаясь, начал он, когда мы пришли на квартиру Тория и уселись в кресла. — Поступок Шкуро — оскорбление не только мне, но и вам. Именно это обстоятельство придает мне смелости просить у вас небольшой помощи». Он тяжело дышал, расстегнул пуговицы кителя. «Все, что сможем, сделаем...» — сказал капитан. «Я прошу поехать к Шкуро, сказать от моего имени, что я вызываю его на дуэль! Пусть выставляет свои условия. Куда пожелает, туда и я явлюсь, — он встал и начал ходить взад и вперед. — Мы будем драться. А на чем — на саблях или револьверах, камнями или палками — мне все равно, пусть решает сам. Только побыстрее, господа, ради всего святого!»

Капитан встал, похлопал Тория по плечу: «Успокойся, Георгий Васильевич! Мы тотчас же отправимся в путь. Но обещай, что возьмешь себя в руки. Перед дуэлью не годится так волноваться». «Спешите, господа, а я даю вам честное слово, что буду абсолютно спокоен».

Мы распрощались с хозяином и еще до рассвета отправились в дивизию Шкуро.

Поручение Георгия Васильевича было достаточно опасным. Шкуро, не признававший никаких законов, мог запросто повесить нас или, в лучшем случае, угостить розгами и выгнать из расположения своей дивизии. Но капитан шел на испытание ради друга, ради уважения к Тория, а я ради любви, Мария!

Мария смутилась. Ей не хотелось слышать эти слова от него, нечем было ответить на чувство Елхатова.

Николай ничего не заметил, продолжал увлеченно рассказывать:

— Я хотел узнать, где ты, что с тобой, хотел знать, жива ты или мертва. Главное, чтоб она была жива, а живому человеку всегда можно помочь, — думал я.

Была уже ночь, когда мы прибыли в штаб дивизии Шкуро, в станицу Незаметную. Она расположена на склонах горы и издали почти не видна из-за деревьев.

Своей резиденцией генерал избрал летнюю усадьбу какого-то помещика, расположенную на вершине холма.

«Генерала до утра не будет», — сказал нам адъютант Шкуро и приказал своему помощнику устроить нас.

Мой товарищ ушел с каким-то есаулом, другом юности, а я поужинал и лег, но от усталости и волнения заснуть не мог.

Капитан вернулся утром. После кутежа у него опухли и покраснели глаза, но настроение было хорошее. «Слава богу, невеста Георгия жива», — сказал он.

Часов в десять утра генерал пригласил нас к себе.

По мраморной лестнице мы поднялись на второй этаж.

На верхней площадке стояли два здоровенных казака, похожие друг на друга, как близнецы, с закрученными усами и карабинами в руках.

Нас пропустили. Мы прошли по длинному коридору, застланному мягким ковром, и остановились у тяжелых дубовых дверей. Здесь нас встретил еще один казак, посмотрел на нас насмешливо, затем открыл двери и пропустил в комнату.

В ней стоял богато сервированный стол. Кроме нескольких лакеев с переброшенными через руку белоснежными салфетками, в комнате никого не было. Двери в соседнюю комнату были приоткрыты, и оттуда доносился звонкий женский смех и басовитый голос мужчины. Вскоре двери раскрылись настежь, и нас пригласили войти. Три рослые девицы, голые по пояс, вызывающе уставились на нас.

Капитан, мой товарищ, решительно перешагнул порог и вытянулся, как струна.

Я вошел следом.

В углу, в мягком кресле сидел Шкуро. Генерал был одет в серый китель. Ворот был распахнут. В руке у него был стакан с водкой.

Капитан перевел дух, начал было: «Ваше...», но Шкуро, нахмурив лоб, поднял руку, и ему пришлось умолкнуть. «Сначала выпей, а говорить будешь потом». Генерал протянул офицеру стакан. И тот в мгновение ока опрокинул его в рот.

Шкуро одобрительно посмотрел на него.

— Молодец! Ты кто будешь? Казак? — спросил он и, отобрав стакан, швырнул его об стену.

—