– Как много высокопарных слов, – сказал шеф полиции, после того как Дин замолчал. – Такое впечатление, будто вы на митинге, мистер Рид. Между тем в этом кабинете нас только двое. Вы можете говорить своими словами, а не цитатами, почерпнутыми вами из передовиц марксистских газет?

– Именно своими словами я с вами и разговариваю, – все тем же спокойным голосом ответил Дин. – Но даже если вам угодно считать, что мои слова – это фразы из передовиц марксистских газет, пусть будет так. Потому что эти передовицы говорят правду. Разве это не верно, что помимо той свободы, которую проповедует правительство моей страны, есть еще и другая свобода? Свобода каждой матери знать, что, когда ее ребенок родится, он не умрет при рождении от недостатка медицинской помощи. Свобода не быть голодным и не бояться стать безработным. Свобода жить в старости с достоинством и не страдать из-за отсутствия средств к существованию. Вот за какие свободы я выступаю. И, стирая сегодня флаг моей родины, я только хотел показать, насколько он запятнан «свободой наоборот».

– Ну что ж, видит бог, я делал все от меня зависящее, чтобы уладить этот инцидент, – не скрывая своего разочарования, заявил шеф полиции. – Но вы, мистер Рид, избрали другой путь. Поэтому мне придется действовать строго по закону.

Сказав это, шеф полиции нажал на кнопку вызова и, когда в кабинет явился его секретарь, приказал ему препроводить Дина в соседнюю комнату. Дин понял, что шеф полиции будет советоваться по его поводу с кем-то из высоких начальников – судя по всему, с самим министром внутренних дел или кем-то из его заместителей. Так оно и было. После звонка министру шеф полиции вновь вызвал Дина к себе. На этот раз хозяин кабинета не предложил гостю сесть, а жестом подозвал его к столу и положил перед ним какой-то документ и авторучку.

– Вам необходимо ознакомиться с этой бумагой и подписать ее, мистер Рид, – сказал шеф полиции.

Дин взял в руки документ и углубился в чтение. В документе сообщалось, что Риду надлежит через два дня, в половине десятого утра, прибыть в здание суда для участия в рассмотрении его дела. Посольку эта бумага ни в чем не ограничивала его свобод, Дину не оставалось ничего иного, как подписать ее. После того как он сделал это, его отпустили. Едва Дин вышел из полицейского управления, как его тут же окружили журналисты, которые приехали сюда от здания посольства. Один из них спросил:

– Чем все закончилось, мистер Рид?

– Еще ничего не закончилось: через два дня мне надо будет явиться в суд, – ответил Дин.

Тот же журналист спросил:

– Если судья отправит вас в тюрьму, раскаетесь ли вы в том, что стирали флаг своей страны?

Дин повернул голову к стоявшему рядом с ним Коко Маседе и так, чтобы слышали все, сказал:

– Как мало эти люди знают меня.

Затем, повернувшись к журналисту, задавшему вопрос, Дин пояснил суть сказанных им слов:

– В своем сегодняшнем поступке я никогда не раскаюсь. Если я должен буду провести немного времени в тюрьме, то это будет еще одним из миллионов преступлений, совершаемых существующей системой законопорядка. Но я думаю, что меня не посадят. В таком случае чилийский народ поймет, что я был арестован за то, что «оскорбил» американских империалистов – «хороших друзей» ваших капиталистов.

– Но вам могут инкриминировать вмешательство во внутренние дела нашей страны, – подала голос симпатичная журналистка из второго ряда.

– Конечно, будут люди, говорящие так, – ответил Дин. – Но это те, кто и до сегодняшнего случая отзывался обо мне нелестно. И если они будут ругать меня, то я буду лишь счастлив, поскольку верю в пословицу, которая гласит: «Если враги ругают тебя – значит, ты поступаешь правильно».

Ответив еще на несколько вопросов, Дин затем извинился перед журналистами и вместе с Коко Маседой проследовал к его автомобилю. Спустя несколько минут Дин уже был в номере гостиницы «Конкистадор», где рухнул на кровать, даже не откинув с нее покрывала.

– Может быть, заказать тебе обед? – спросил Маседа.

– К черту обед, – не поднимая головы от подушки, ответил Дин. – Единственное, чего я сейчас хочу, так это выспаться.

Маседа не стал больше ни о чем спрашивать приятеля и вышел из номера, плотно прикрыв за собой дверь.

На следующее утро Маседа явился к Дину около десяти утра с целой кипой разных газет. Дин открыл ему дверь, будучи голым по пояс и с зубной щеткой во рту. Увидев в руках друга газеты, Дин сразу обо всем догадался и, возвращаясь в ванную комнату, сказал:

– Пока я буду приводить себя в порядок, ты можешь начинать.

Маседа не заставил упрашивать себя дважды и, развалившись на кровати, стал зачитывать Дину одну заметку за другой, где речь шла о вчерашнем инциденте возле посольства США. Длилось это примерно полчаса. Затем начались звонки по телефону. Дину звонили как друзья, так и совершенно незнакомые люди из разных левых организаций и партий и выражали свою солидарность с его вчерашним поступком. Как будет позднее вспоминать сам Дин: «Это был один из самых эмоциональных дней в моей жизни, потому что, когда я вышел на улицу, многие обнимали и благодарили меня за то, что я „хороший американец“. Там была одна старая женщина, которую я никогда не забуду. Спина ее согнулась от тяжелой работы, и, когда она взяла мои руки в свои, я ощутил ее мозоли. Бедно одетая, но полная человеческого достоинства, она сжала мою руку и тихо сказала:

– Спасибо. От имени чилийского народа спасибо!

Затем заплакала и исчезла так же быстро, как и появилась. Теплоту недолгих встреч с рабочими и крестьянами, которые старались приободрить меня, никогда не забуду…»

На следующий день Дин отправился к судье, чтобы выслушать его вердикт относительно инцидента у американского посольства. Посколько Маседа в тот день был занят на работе, с Дином вызвалась пойти актриса и коммунист Мария Милуэнда. Когда они подъехали к зданию суда, там их уже поджидали журналисты. Причем среди них были не только благожелательно настроенные к Дину. Например, журналист из правой газеты «Эль Меркурио» позволил себе отпустить по адресу Дина хлесткую остроту:

– Дин, ты бы лучше договорился с фирмой стиральных машин, чтобы она заплатила тебе за то, что ты устроил бы публичную стирку флага в ее машине! Тогда, может быть, и фирма, выпускающая жидкое мыло, тоже стала бы платить тебе за рекламу ее товара!

В толпе раздался смех, который больно ударил по самолюбию Дина. Он хотел было ответить остряку, но Милуэнда крепко сжала его локоть, взглядом показывая, что лучше этого не делать. И Дин сдержался, чтобы не накручивать себя перед судебным разбирательством.

Когда Дин и Милуэнда появились в зале суда, секретарь предложил им занять места в первом ряду. Спустя некоторое время в зал вошел судья, кивнул присутствующим и сел за большой стол. Достав из папки бумаги, судья разложил их перед собой на столе, но читать не стал. А вместо этого обратился к Дину:

– Мистер Рид, пожалуйста, опишите мне в подробностях, что случилось два дня назад у здания посольства США. Передо мной протокол, составленный арестовавшим вас офицером полиции, но мне бы хотелось услышать вашу версию.