Азовского моря, тогда будет видно, куда следует бросить Конную армию — на Украину или на Северный Кавказ.

Эта задача очень ответственная, — подчеркнул Сталин, — она требует максимум сил и напряжения. Конной армии придется идти через Донбасс, ее может ожидать отсутствие фуража. По, с другой стороны, ее будет встречать пролетариат Донбасса, который ждет нас и отдает все, что может, — с этим фактом нужно считаться. Руководство фронтом примет в свою очередь все меры к тому, чтобы в кратчайший срок доставить Конной армии необходимый фураж и продовольствие».

Затем выступил я и начал с того, что подчеркнул отличие Гражданской войны от Первой мировой. Последняя была в основном позиционной, со сплошным фронтом в виде траншей и колючей проволоки, и поэтому естественно, что кавалерия в этих условиях не могла показать всех своих возможностей. Гражданская же война — война маневренная, линии ее фронтов, имеющие огромную протяженность, часто лишь условные линии, и поэтому роль кавалерии в этой войне, как наиболее маневроспособного рода войск, огромна. Бои за Воронеж, Касторную да и весь боевой путь вначале

й кавалерийской дивизии, потом Конного корпуса наглядно доказали необходимость создания кавалерийских соединений и объединений, которые решали бы задачи не в интересах стрелковых дивизий или армий, а в интересах фронта или нескольких фронтов, как самостоятельно, так и во взаимодействии с общевойсковыми армиями.

Далее я сказал, что почти все стрелковые дивизии Красной Армии имеют или эскадрон, или полк, или даже бригаду кавалерии. Но конные части стрелковых дивизий не могут противостоять крупным кавалерийским соединениям противника и играют лишь ограниченную роль войсковой конницы, выполняющей мелкие тактические задачи и разведывательную службу в интересах своих дивизий.

В заключение я выступил за объединение войсковой кавалерии и, в частности, предложил подчинить Конной армии 8-ю кавдивизию червонного казачества, как это и предполагалось в телеграмме Сталина на мое имя от 28 октября 1919 года.

Егоров высказался против моего предложения, сказав, что стрелковые части привыкли взаимодействовать с войсковой конницей и поэтому объединение последней отрицательно повлияет на успехи нашей пехоты. Он заявил, что пока не может подчинить

ю кавдивизию Конной армии еще и потому, что ее предполагается использовать для ввода в прорывы и охвата опорных пунктов противника и главным образом на Украине.

Потом началось обсуждение конкретных организационных вопросов и слово взял Ворошилов.

Первым встал вопрос об организационной структуре армии. Было решено оставить обычный для того времени в Красной Армии армейский тип без промежуточных корпусных объединений, то есть если раньше предполагалось создать Конную армию из двух кавалерийских корпусов, каждый двухдивизионного состава, то сейчас пришли к решению не создавать корпусных объединений, а подчинить дивизии непосредственно Реввоенсовету Конной армии. Стрелковые армии того периода также не имели у себя корпусных объединений. Это объяснялось не столько недостатком командных кадров для штабов корпусов, сколько существовавшим тогда мнением, что корпусные штабы отгораживают армейское командование от непосредственного руководства частями и соединениями армии. Было признано необходимым в дальнейшем довести состав армии до пяти кавалерийских дивизий.

Рассмотрев вопрос о штатной структуре, решили взять пока за основу штат полевого управления армии, входящей в состав фронта, объявленный в приказе Реввоенсовета республики № 477 от 26 декабря 1918 года.

Большой интерес вызвал вопрос о стрелковых частях в Конармии. Я настаивал, чтобы при армии, в непосредственном подчинении Реввоенсовета, были стрелковые части, которые бы служили осью маневра кавалерийских соединений. Согласились на том, что для начала необходимо подчинить Конной армии в оперативном отношении две стрелковые дивизии.

Были приняты решения также о создании отдела формирования (впоследствии он был реорганизован в Упраформ Конной армии), об организации колонии-лазарета с командой выздоравливающих, о представлении к наградам наиболее отличившихся в боях бойцов и командиров, а некоторых частей — к Почетным красным знаменам. Решено было просить триста орденов Красного Знамени и представить в Реввоенсовет фронта списки достойных награждения с описанием их боевых подвигов.

На заседании Реввоенсовета были решены также вопросы о политическом комиссаре Кивгеле и исполняющем должность начальника штаба армии Погребове.

Я высоко ценил комиссара Кивгелу. Он прошел большой боевой путь с Конным корпусом и пользовался заслуженным авторитетом среди наших бойцов, командиров и политработников. Я предлагал назначить его членом Реввоенсовета армии. Меня поддержал Сталин, но против выступили Ворошилов и Щаденко, мотивируя это тем, что чем больше будет членов Реввоенсовета, тем больше будет и безответственности в руководстве армией. Егоров поддержал Ворошилова и Щаденко и предложил использовать Кивгелу на другой работе. Жаль было расставаться с боевым товарищем, но пришлось согласиться с этим во имя единства руководства армией.

Начальником штаба Конной армии решили вместо Погре- бова назначить Мацилецкого. Его знали Ворошилов и Щаденко. Я Мацилецкого не знал, и поэтому мне трудно было защищать Погребова, к которому Сталин и Ворошилов относились отрицательно, и не без оснований. (Сталин после заседания говорил мне: «Как это вы держите Погребова? Он же пьяница». Я отвечал ему, что Погребов грамотный командир и умеет работать, выпить он действительно любит, но его можно держать в руках.)

Когда обсуждался вопрос о начальнике штаба армии, Погребов, присутствовавший на заседании, молча покусывал губы. Видно было, что ему тяжело.

На этом закончилось первое заседание Реввоенсовета Первой Конной армии.

Потом перед членами Реввоенсовета фронта и членами Реввоенсовета армии прошли торжественным маршем Особый резервный кавалерийский дивизион и 19-й кавалерийский полк 4-й дивизии.

После завтрака, происходившего у меня на квартире, Сталин предложил отдохнуть, а вечером собраться на второе заседание Реввоенсовета, и все охотно согласились, что отдохнуть надо, так как очень устали.

Когда я проводил Сталина на отведенную ему квартиру, он задержал меня, еще раз попросив объяснить, как это произошло, что я принял Пятакова за начальника 42-й дивизии и грубо отругал его.

Закончив объяснение, я сказал:

Может быть, немножко хватил лишнего, но не мог я, Иосиф Виссарионович, спокойно отнестись к гибели бойцов 3-й бригады 42-й дивизии.

Но вы же могли поручить разобраться Особому отделу и поставить вопрос о наказании начдива перед Реввоенсоветом армии или фронта... Горячиться в таких случаях нельзя.

Сталин умолк, прошелся по скрипучему полу комнаты и, повернувшись ко мне, спросил вдруг:

А вы член партии?

К сожалению, нет.

Почему?

Я сказал, что большевиком считаю себя давно, по крайней мере с августа 1917 года, когда в Минске выполнял задания фронтовой партийной организации большевиков, когда под руководством Фрунзе проводил разоружение «дикой» дивизии в Орше. А разве потом, в своей станице, я не боролся за дело большевистской партии, когда участвовал в создании советской власти и организации краснопартизанского отряда?