— Придаёт новый смысл, — бодро замечал он, — выражению «столп общества».

Не просто сделав так, что его видели с жертвой в баре Западного Голливуда чуть ранее тем вечером, Адриан обеспечил себе воз и маленькую тележку косвенных улик. Двух его ассистентов со склада сподвигли выступить свидетелями, а сам Адриан наоставлял по всему складу крови и своих пальчиков, чтобы легавые не только их нашли, но и, коль скоро они — то, что они суть, — испортили сколько бы сумели. Хотя оператор бетономешалки необъяснимым образом исчез, несколько продавцов хозтоваров смогли опознать Адриана — это он покупал те предметы, которые впоследствии обнаружили на складе, все в крови, предположительно — жертвы. Тем не менее нет тела — нет и дела. Адриан подписал показания, приемлемые для федеральных крохоборов, и вышел на свободу.

Проще некуда. Будто вся жизнь его взяла и свернула за угол. Как ему предстояло обнаружить, списку правонарушителей, которых Управление с радостью бы устранило, казалось, не будет конца, как и тайным «ролодексам», набитым именами частных подрядчиков, рвущихся в дело, которых цена, с учётом федеральной политики щедрой помощи местным правоохранительным органам, устраивала чаще, чем нет.

В последующие месяцы, а затем и годы Адриан осознал, что его специальность — политические: чёрные и чиканские активисты, бомбисты из студгородков, а также разнообразные розоватые ебучки, в итоге для Адриана все на одно лицо. Предпочтительное оружие — обычно что-нибудь из его коллекции бейсбольных бит, хотя время от времени его могли убедить взяться за что-либо огнестрельное, таинственно исчезнувшее с какого-нибудь другого места преступления, удалённого в пространстве и времени. Он стал завсегдатаем Паркеровского центра, где не всегда его знали по имени, но в легитимности его присутствия никогда не сомневались. Словно обрёл жизнь в армии. После многих лет тупиков и фальстартов Адриан открыл своё призвание и вернул себе личность.

Вообразите, однако, его изумление, когда однажды его безмолвные благодетели, ПУЛА, пришли к нему с требованием потемнить своего. Что происходит? Они же знают, что он спец по политическим.

— Легавого замочить, даже не знаю. Не вполне хватит, как это называется, чар. Если только я чего-то не упускаю…

— На деле, — объяснил связник, — есть кодекс чести. Должно быть доверие. Всё от него зависит, оно необоротное.

— И этот детектив…

— Скажем так — нарушение.

— Федеральный дятел, что-то вроде?

— В детали нам лучше не вдаваться.

Вообще-то Адриан узнал имя этого детектива, Винсент Инделикато, он время от времени занимал у «ФАЛ» — клиент не трудный, выплачивал всё вовремя, плюс проценты. Кроме того, Адриан случайно знал, что Шайб Бобертон ненавидел Инделикато исстари, а теперь, больше того, освобождён под залог в ожидании приговора за некое грошовое правонарушение, за которое Инделикато его только что загрёб. Что-то насчёт травяного семечка.

Адриан попробовал распалить в себе то же смертоносное негодование, какое испытывал к розовым и порнографам, но душа отчего-то не лежала. В конце концов он вызвал Шайба.

— Слушай, я тут пытался замазать тебе этот ссаный арест, Шайб, но они так упёрлись, что ни в какую.

— Не беспокойтесь, мистер П., — ответил Шайб. — Это из тех случаев, когда не тот легавый не в том месте. Винсент Инделикато — работник Управления, его я, блядь, ненавижу просто и прямо, и он ко мне так же относится, а потому из лап ничего не выпустит.

— Это имеет какое-то отношение к Эйнару?

— Этот блядский лягаш, как только ему случай выпадает… тормозит его, метёт ни за что… Чистая ненависть к гомикам. А Эйнар, он же, типа, такой невинный, чувак, что дитё малое, он не видит, какое всё это зло, и насколько системное. Сукина сына Инделикато надо точно поставить к стенке. Жалко, что меня не загребли за… не знаю, что-нибудь настоящее? может, тогда на зоне у меня было бы хоть какое-то уважение?

— Ну раз ты сам об этом заговорил… — Адриан растолковал ему свою историю сотрудника на контракте, рассказал о пропуске из тюрьмы без срока действия, — Только в этот раз у меня нет желания по-настоящему. То есть, этот Инделикато — он же клиент, он говнюк, но для меня ничего не значит. Я мог бы его убрать, но и что с того? Где тут страсть, понимаешь, о чём я? Зато человек, который его, засранца, по-настоящему ненавидит…

— То есть вы хотите… Мне выпадет его…

— Но арестуют меня. И если ты сядешь за эту свою мелочёвку, по цепуре пойдёт слух, что на самом деле это ты замочил того лягаша, который тебя определил на нары, и дворовый авторитет у тебя пришпорится как на спидах.

Так оно и вышло — Адриан дело запросил, Шайб выполнил работу, и в идеальной правовой системе оба загремели бы за убийство с отягчающими, однако невозможно переоценить, на что готова пойти сила с такой глубокой неуверенностью в себе, как ПУЛА, чтобы эту неуверенность обороть действием.

— В довершение, — закончил Шайб, — с этим блядским семечком разобрались, не успело дело до суда дойти, поэтому садиться мне вообще не пришлось. Это что-то, а?

— Вопрос остаётся открытым, — сказал Док. — Раз уж мы тут просто треплемся и всё такое. Кто именно нанял Адриана?

— А не насрать? Лягаш против лягаша, спрашивать тут — пустая трата времени.

— Не-не, это пленительно, как выразился бы мистер Спок, расскажи ещё.

Но оба услышали, как в гараж заехала машина, хлопнула дверца. Вскоре Адриан — глухо, но узнаваемо — уже звал:

— Шайбик… я дома…

Шайб вскочил на ноги, и по лицу его Док понял, как обычно — запоздало, — сколь предельно, опасно безумен всегда был этот Солнечный Мальчик.

— Сегодня, Док, тебе светит особое угощение, нам только что подвезли поставку чистого четвёртого номера, и ни один белый палец её не коснулся между Золотым Треугольником и твоей пульсирующей веной, а есть и похуже способы удалиться навсегда из списка больших геморроев. Позволь мне только выйти на секундочку, я всё тебе принесу.

Он заметил мимолётный взгляд Дока на лодыжку и пустую кобуру на ней и ухмыльнулся, а Доку показалось, что свастика у Шайба на голове тоже подмигивает.

— Ага, он у меня вот тут вот, — похлопав себя по внутреннему карману пиджака. — Скоро отдам, хотя не могу сказать, что ты очень будешь в состоянии им пользоваться. Никуда не уходи. — Дверь за ним закрылась, лязгнул засов.

Существует вполне прямолинейный способ выбраться из наручников — Док обучился ему, как только начал регулярно сталкиваться с ПУЛА. Металлический зажим, отломанный от шариковой ручки, прекрасно бы справился, вот только ручку у него отобрали вместе со «смитом». Док, тем не менее, тщательно следил за тем, чтобы у него в разных карманах брюк всегда было, россыпью и, он надеялся, незаметных, по две-три пластиковые полоски, что он давным-давно нарезал из протухшей платёжной карты «Буллока», которую у него забыла Шаста. Смысл был в том, чтобы просунуть эту полоску в один браслет, разъединить стопорный запор и не дать его замыкающим зубцам вновь сцепиться.