— Уф! Наконец-то свобода, свобода! Мне хочется кричать «ура»! — услышала она бодрый голос маленького человечка и вздрогнула, — это Карел тронул её за руку. — Эй ты чего?

— Мы... всё ещё под землёй? — вымолвила она. Зубы выбивали дробь, замёрзшие губы едва шевельнулись. Ей было холодно, тело била дрожь.

— Да, но уже в пещерах. Чего ты села? Вставай.

— Я не могу. Я устала... Долго нам ещё?..

— О нет, только не сейчас! — запротестовал Карел. — Нам нельзя останавливаться — здесь же ничего нет: я бросил вещи горизонтом выше, где посуше. Там одеяла, припасы... Вставай, замёрзнешь!

— Дай мне немножко посидеть. Я только отдохну, совсем немножко отдохну... И пойду.

— Какой отдых! А если за нами гонятся?

Ялка в изнеможении откинулась к стене и закрыла глаза, переходя из одной темноты в другую.

— Пусть... гонятся...

И в самом деле — вряд ли кто решится выдержать такой кошмар по доброй воле.

Несколько секунд Карел, видимо, размышлял, потом решился.

— Ладно, сиди, — сказал он. — Я скоро вернусь, принесу огня и что-нибудь поесть. На, возьми мой плед, а то замёрзнешь.

Они нашли друг друга на ощупь. Ялка опять вздрогнула.

Власяница была мокра насквозь. Мгновение девушка колебалась, потом махнула рукой: сейчас было не до ложной стыдливости, к тому же темнота скрывала всё. «По крайней мере, волосы сушить не надо, — безразлично подумала она. — Хоть что-то хорошее...» Она с трудом стянула рубище и завернулась в плед, который оказался неожиданно сухим. Ялка, как ни была измотана, нашла в себе силы удивиться.

— Как он у тебя не вымок?

— Шутишь? Я ж не дурак тащить его с собой. Я оставил его здесь. Никуда не уходи.

Карел удалился, шаги смолкли. Воцарилась тишина, только где-то далеко чуть слышно капала вода. Ялка долго сидела в темноте, дремала, вскидывала голову на каждый шорох, пока в конце туннеля наконец не показался свет жалкий огонёк, но после стольких часов, проведённых в темноте, он показался Ялке просто ослепительным. Она смотрела на него и жмурилась, согреваясь уже от самого вида огня, хотя дыхание сгущалось в пар. Тем временем Карел подошёл, сбросил на пол мешок и выволок оттуда одеяло в скатке. Свет фонаря дал девушке возможность рассмотреть получше как пещеру, где они очутились, так и себя. И если вид пещеры не вызвал неё особых эмоций, то собственный...

— Боже мой...

— Что? Что случилось? — Карел забеспокоился и поднял фонарь. — Ты чего?

— Спрячь фонарь. Вообще не смотри на меня! Боже, какой кошмар... Фу! Я грязная, как собака.

— Ох! А я-то подумал... Ну и напугала ж ты меня! Что ты орёшь? Я тоже грязный. Ничего, отмоемся.

— Где?

— Я знаю места. И вообще, хватит ныть! Встряхнись, приди в себя. Гей-гоп! — Он сделал пируэт. — Ведь ты же снова на свободе.

— На свободе? — Ялка попыталась сесть поудобнее и застонала. Мышцы затекли, поясница распрямилась чуть ли не со скрипом, на ногах звякнула цепь. — Пока мы ещё никуда не вышли. Может, для тебя это и свобода. Но куда пойду я, такая... такая... Фу...

— Брось. По сравнению с тем, что было, это пустяки, дело житейское. Главное, что ты жива. Есть хочешь?

— Смертельно, — призналась Ялка.

— На. Здесь хлеб и ветчина. Если хочешь, я могу намазать сверху сыру или мёду.

— Намажь и того и другого.

— О! Наконец нашёлся кто-то, кто меня понимает! Держи.

Но кусок едва лез в горло. Кое-как Ялка сжевала половину, остальное решила заначить до лучших времён, когда у них будет огонь и вода, и сунула в сумку. «Я беременна, — тускло, пребывая в некотором оцепенении, напомнила она себе. — Я ношу ребёнка. Меня столько времени морили голодом. Я должна есть за двоих, а мне не хочется... Странно. Однако надо».

Она достала бутерброд и съела его до крошки.

— Теперь пошли, — скомандовал Карел.

— У тебя нет какой-нибудь одежды?

— Нет. Можешь оторвать кусок от одеяла.

— Жалко.

— Рви, оно старое.

— Лучше б ты раздобыл рубашку или башмаки... — вздохнула Ялка, повязывая плед как юбку, а обрывок одеяла — как шаль. Оглядела себя. — Боже, на кого я похожа! — Он встала. Под ноги попалась ненавистная хламида. Ялка вся перекосилась, пнула её и чуть не рухнула, когда кандалы рванули за ноги. — Ох! — Она закусила губу от боли и присела, потирая лодыжку. — Так я никуда не убегу.

— Они на это и рассчитывали. Вставай, здесь недалеко.

— Куда мы?

Карел вскинул на плечо мешок и поднял фонарь.

— Увидишь.

То ли Карел ей нарочно соврал, то ли просто из-за Ялки им пришлось идти медленней, но путь оказался длиннее, чем она ожидала. Зато можно было идти. Не ползти, не плыть, а именно идти — уже одно это могло быть сущим наслаждением, когда б ещё не кандалы, которые гремели и при каждом шаге дёргали лодыжки. От еды и ходьбы девушка слегка согрелась. Она уже вполне приноровилась к оковам и шагала вполне уверенно, только морщилась, когда острые камешки кололи ступни. («Эх, — мелькнула мысль, — сейчас бы мне те башмаки!») По сторонам она почти не смотрела, тем более что за границей светового круга не было ничего интересного, и остановилась, только когда ощутила под ногой истёртые каменные ступени и ушибла палец.

— Ой! Что это? Лестница? — Она присела и потрогала рукой. — Это не похоже на пещеру... Где мы, Карел?

— В шахтах.

— Я и не знала, что здесь есть такие шахты. Что здесь добывали?

Маленький человечек ответил не сразу, долго стоял и мялся, будто испытывал неловкость.

— Ничего не добывали, — наконец сказал он. — Это старые катакомбы дварагов. Люди зовут их цвергами.

— Горные гномы? — поразилась Ялка. — Так это что — пещеры гномов?!

— Да. Потерпи, это последний подъём.

— Погоди, дай мне немного посидеть. О боже, у меня все ноги в крови!

— Повяжи под кольца тряпки, я видел — каторжники так делают. — Карел посмотрел вниз, на свои ноги и поскрёб в затылке. — Я бы одолжил свои носки, но они тебе будут малы. У меня большие башмаки, но это потому...

— Тряпки, носки, — раздражённо перебила его девушка, разрывая одеяло на полоски. — Ну, намотаю, а потом что? Мне так теперь и брякать этими железками всю жизнь?! Спаситель хренов, не мог молоток прихватить!

— Ах так! — рассердился Карел. — Доблестный герой, может быть, лучший в мире вызволитель из застенков, новый Ганимед, рискуя жизнью, спешит на помощь — и что же происходит? Кто мне говорит спасибо? Кто меня обнимает, кто жмёт мне руку? Где знамёна, фанфары, торты? Совсем наоборот: меня оскорбляют, упрекают, требуют, чтоб я рвал цепи голыми руками!