– Если вы уберете шпагу, мы раскроем тайну. Мертвецы не разговаривают, дон Юлий, тайны умирают вместе с ними.

Сын короля кивнул или, скорее, дернул головой и, двигаясь одеревенело, как марионетка, опустил свою шпагу. Священник медленно и осторожно снял его руку с эфеса.

– А теперь, – сказал испанец, тяжело дыша, повернувшись к болтливым продавцам соли, – позвольте нам присесть с вами и поговорить о банщице.

Мужчины быстро выдвинули табуреты, чтобы принц и иезуит присоединились к ним за столом. Их помраченное элем сознание прояснилось. Все в Богемии знали о темницах Пражского замка, дыбе и прочих инструментах пыток, и у двоих торговцев солью не было никакого желания погостить в этих мрачных подземельях. Они рассказали дону Юлию и священнику все, что знали о таинственной банщице Чески-Крумлова.

Маркета почувствовала его сразу, едва только приоткрыла люк из подвала. Запах мужского пота и мускуса распространялся по дому, где веками пахло только женщинами.

Аннабелла больше не закрывала люк сундуком, поскольку теперь эта предосторожность была излишней: весь Чески-Крумлов считал своим долгом защищать поселившуюся у нее банщицу. К тому же и ночные кошмары Маркеты, в которых ее живьем замуровывали в подземелье, заставили хозяйку дома согласиться оставлять люк прикрытым только грубым шерстяным половиком.

Два дня назад Аннабелла ушла в горы – навестить могилу своей покойной матери и предыдущих Аннабелл нескольких поколений. Это было тайное место в глубине леса, известное только знахаркам, жившим в доме на улице Длоуха. Ведунья объяснила – глаза ее при этом пылали так, что из них чуть ли не сыпались искры, – что ей нужен совет духов, дабы подготовиться ко дням грядущим.

В то утро Маркета поднялась на рассвете. Много месяцев она спала допоздна, не имея под землей света, который разбудил бы ее. Те долгие часы сна помогали ей исцелиться, но теперь тело ее снова привыкло к ритму солнца и луны. Она поднялась по приставной деревянной лесенке и сдвинула крышку люка, насколько у нее хватило сил. Даже без закрывающего люк тяжелого сундука выбраться из подземелья без посторонней помощи было нелегко. Чтобы попасть в дом, приходилось протискиваться через узкую щель.

Этим утром Маркета намеревалась выпить чаю и съесть на завтрак краюху черного хлеба, а с первыми лучами утреннего солнца приступить к изучению Книги Парацельса. Но едва только она высунула голову из подполья, как ее сразу же остановил запах мужчины, а потом, также неожиданно, она увидела и его самого.

Он спал на полу – как был, в грязной одежде и сапогах для верховой езды. Тяжелое путешествие из Праги оставило его без сил.

Пока дочь цирюльника разглядывала его, широко открыв глаза, Якоб, вздрогнув, проснулся и заморгал.

– Маркета! – вскричал он, помогая ей вылезти из дыры в полу. Затем обнял девушку, крепко прижав ее к груди, и принялся целовать ее волосы.

– Ты приехал! – изумилась она. – Но ведь Аннабелла предупреждала, чтобы ты этого не делал!

– Я не мог больше ждать. Я должен был увидеть тебя, должен был объяснить… Есть нечто такое, что тяготит мою совесть. Но вначале скажи, где Аннабелла?

– Ушла в горы навестить могилы предков. Сказала, что должна посоветоваться с ними насчет своего плана.

Хорчицкий посмотрел на девушку безумными глазами.

– Плана? Какого плана? Если он касается дона Юлия, то ты не должна в нем участвовать. Едем со мной в Прагу! Немедленно!

– Нет, – покачала головой Маркета. – Я пока не знаю, в чем заключается план, но доверяю Аннабелле. Она заботилась обо мне в час нужды.

Вспыхнув от стыда, Якоб опустил взгляд в пол. Он подумал о том, как оба они, он и Аннабелла, предали Маркету в ту весеннюю ночь в Праге. Когда он проснулся на следующее утро и обнаружил нагую красавицу рядом с собою в постели, то потрясенно схватился за больную голову. От него незнакомо пахло запахом плотской любви.

– Ты околдовала меня! – воскликнул он тогда, с трудом поднимаясь на ноги.

Знахарка же только рассмеялась и, вытащив на грудь свои огненно-рыжие волосы, принялась распутывать узелки, сплетенные его пальцами в порыве страсти.

– Околдовала тебя!.. Это мое ремесло, дорогой друг. Но не сердись – я забрала твою проклятую девственность, а ты дал нам ребенка. И ребенка необыкновенного! Такую Аннабеллу, каких до нее еще не было!

Якоб в отчаянии схватился за голову.

– Не смотри на меня глазами совершенной невинности, – пожурила его ведунья. – И не смей притворяться, что не помнишь нашу ночь. Такую страсть и удаль, такое голодное желание нельзя объяснить только лишь одним моим зельем. У меня будет ребенок, которого я горячо желаю, а ты… у тебя больше нет твоего поповского целомудрия, которое смущало твою душу и отрицало любовь. Я освободила тебя.

И теперь, в тысячный раз вспоминая ту ночь, ботаник посмотрел на Маркету. Он подумал о ребенке, который рос в чреве Аннабеллы, и уже открыл рот, чтобы начать признание.

Но тут дверь распахнулась, и перед ними появилась хозяйка дома.

– Хватит! – сказала она, оттаскивая их друг от друга. – У нас нет времени на сердечные дела. Спрячься, Маркета. Якоб, идем со мною. Боюсь, час приближается куда быстрее, чем мы ожидали.

* * *

Дон Юлий так спешил, что едва не угробил жеребца. Он гнал скакуна галопом по ухабистым дорогам и заснеженным тропам через леса Шумавы, безжалостно охаживая его бока плеткой, пока не рассек шкуру до крови.

Карлос-Фелипе даже не пытался поспеть за тремя всадниками. Состязаться в искусстве верховой езды и атлетизме с молодым человеком, родившимся в седле и обучавшимся лучшими наездниками, – на это он не мог даже надеяться. Священник отправил двух австрийцев догонять королевского сына и поехал следом в легком экипаже, натужно поскрипывавшем на ухабистых дорогах Соляного пути.

Острые камни гор били жеребца по ногам, но у коня было храброе сердце, и он как будто чуял, что возвращается к родным рожмберкским конюшням. Безумие всадника передалось коню, объединив обоих в бешеной скачке. Железный стук подков, неистовые вопли и нечленораздельные выкрики разносились по долам.

Достигнув Чески-Крумлова, бастард поехал не в конюшни – поскакал через Банный мост прямиком к бане. Здесь он соскочил на землю, и тут, после многих часов в седле, ноги у него подкосились.

– Где она?! – взревел дон Юлий, поднимаясь на ноги.

Люси Пихлерова и несколько полуодетых посетителей выбежали из бани посмотреть, в чем дело.

– Где ты прячешь ее, паршивая старая шлюха?! – прокричал Юлий и, пошатываясь, направился к хозяйке с кинжалом в руке.

Люси взвизгнула и метнулась внутрь, закрыв за собой дверь на засов. Голые купальщики кинулись врассыпную, побросав одежду и прикрывая руками груди и причинные места.