Утомленный этой речью, он обмяк в седле и рыгнул.

– Отлично сказано, Хайнрих! – подхватил его приятель. – Вернулись развеселые денечки. Не так ли, дон Юлий?

В миг торжества сам королевский бастард выглядел, однако, не слишком счастливым. Отвернувшись от двух своих беспутных дружков, он рассматривал свои вытянутые вперед руки, то сжимая, то разжимая пальцы в ритме своего дыхания, пульсировавшего, как трава в реке.

– Где девушка с волосами цвета осенних листьев?! – взвыл он. – Как бы я хотел уснуть под ее душистыми прядями!

– Выбери другую, – раздраженно бросил его черноволосый спутник, который, как и блондин, говорил по-немецки с венским акцентом. – Найди себе другую девку и утопи печали в вине. Забудь ты эту дохлую шлюху!

– Франц, паршивец ты этакий! Блестяще! – икнул светловолосый молодой человек. – Мы будем пировать с крумловскими девками да пить до одури! Вот оно, твое лекарство, дон Юлий!

Но сын Рудольфа II как будто не слышал их: воззрившись на грозовое небо, он широко раскинул руки.

– Где моя Маркета? – вскричал бастард, когда первые крупные капли упали ему на лицо и глаза; он сморгнул их и продолжил вопрошать: – Разве ангелы не умеют летать? Разве они не умеют прощать, глядя на нас с небес?

Маркета затаила дыхание. Теперь он называет ее своим ангелом. Тот самый безумец, который изнасиловал ее, поранил ножом, и из-за которого она выпала из окна и только чудом не разбилась насмерть… Как она могла быть настолько глупой, чтобы хоть на секунду поверить, что в нем есть что-то еще, кроме жестокого и безжалостного зверя?

– Вот. – Хайнрих, светловолосый австриец, спрыгнул с лошади и выхватил из толпы Катарину. – Вот красавица, которая заставит тебя позабыть всех, кто был до нее.

Он взвалил ее на плечо. Девушка брыкалась и кричала, колотя его кулаками по спине. Но австриец бросил ее на землю перед доном Юлием, как мешок с зерном.

– Возьми эту девку и схорони свои печали у нее между ног, – пропыхтел он и опустился возле бочонка с элем.

Дочь мельника неуклюже поднялась и попыталась сбежать, но королевский сын схватил ее за локоть и дернул на себя. Он стал целовать ее в шею и лапать ее грудь, а потом грубо полез под юбку.

– Пусти меня! – завизжала Катарина. – Тебе нужна не я!

Императорский сын вдруг разжал руки и посмотрел на девушку так, словно та свалилась с неба, после чего обвел городскую площадь безумным взглядом.

Катарина бросилась прочь и укрылась в толпе.

Юлий же, пошатываясь, подошел к бочкам пивовара и пнул одну из них ногой.

– Пива! Столько, чтобы утопить память! – крикнул он и потер виски. – Мой ангел оставил занозу в сердце. И оно все болит по ней.

Маркета натужно сглотнула и вспомнила жаркие поцелуи, горевшие у нее на губах и шее… Какой же глупой она была!

Приятели дона Юлия переглянулись и покачали головами. Франц шатающейся походкой подошел к пивовару и его бочонкам.

– Ты слышал, что сказал королевский сын. Он попросил пива, ты, старый болван!

Пан пивовар поспешно выкатил большой бочонок и с глубоким поклоном предложил его дону Юлию, за что удостоился благодарного пинка под зад. Австрийцы покатились со смеху.

– А мы? Разве мы не его друзья? Где наш эль, приятель?

Бастард тяжело опустился на бочку.

– Где же богемские красавицы?! – крикнул он, похоже, позабыв, что всего минуту назад горевал по Маркете.

Взволнованный шепот пробежал по толпе. Вперед вытолкнули двух шлюх – одну с ярко-рыжими волосами, а другую с черными – с улицы Дев. Обе были лишь несколькими годами старше Маркеты. При всем профессиональном опыте, что лежал у них за плечами, сейчас они дрожали, как мокрые овечки, перед распутным королевским сыном.

Волосы девушек висели спутанными космами – они не мылись целую зиму и лишь кое-как подмывались, встав враскорячку над щербатым ведром. Женщины Чески-Крумлова подбадривали девиц, напоминая, что это их долг – удовлетворить похоть дона Юлия и спасти тем самым невинных девушек.

– Давай, покажи ему свои плечи! – подсказала жена рыбака, стаскивая с рыжеволосой блузу едва ли не по самые соски и обнажая ее белую кожу.

Девушки сделали два-три шага к сыну императора, но их принужденные улыбки замерли на выкрашенных свеклой губах.

При виде обнаженной женской плоти австрийцы оживились, загоготали и заулюлюкали. Дон Юлий присоединился к ним, демонстрируя перед толпой непристойные жесты.

– Ты, рыжая шлюха! – крикнула жена башмачника. – Покажи ему свою грудь! Ты столько раз показывала ее моему муженьку и сыновьям, что серебром, которое они тебе заплатили, можно было бы вымостить всю улицу Дев.

Но похотливый смех королевского сына внезапно оборвался, когда он получше разглядел стоящих перед ним шлюх. Его пьяные приятели тоже умолкли.

Толпа затихла – слышались только крики ворон, кружащих над Чески-Крумловым, да шорох дождя по мостовой.

– И вы смеете предлагать мне свои объедки?! – угрожающе прорычал Юлий. – Хотите всучить мне продажных девок?

Он с ревом схватил брюнетку, зажал ее шею в изгибе локтя и, притянув ее голову к носу, понюхал и скривил губы от отвращения.

– Ты воняешь чешским дерьмом! – прорычал он и, швырнув девушку на землю, выхватил рапиру. Несчастная проститутка в ужасе завизжала.

И ничего. Безумец оттолкнул ее, и она упала на мостовую. Слепо, как лунатик, дон Юлий переступил через нее.

– Принесите мне пива! – потребовал он.

Пивовар резво подчинился. Бастард поднес кружку к губам и одним махом осушил ее.

– Приведите мне беловолосую девку! – крикнул он.

Грубо расталкивая толпу, австрийцы двинулись в том направлении, куда убежала Катарина, – к пекарне. Но тут перед ними, преграждая путь, вырос сын кузнеца. В руке у него был кинжал.

– Не трожьте ее! – выкрикнул он.

Ни внушительные размеры, ни черное от копоти лицо юноши не произвели на австрийцев устрашающего действия. Они только рассмеялись.

– Ты собираешься остановить нас вот этим жалким ножичком? – глумливо ухмыльнулся Франц, хватаясь за шпагу. – Сейчас мы покажем тебе, что носят благородные господа!

И тут Чески-Крумлов опомнился. Страх, что гнездился в душах горожан, в один миг растаял, и они схватились за оружие. Вжикнули, вылетая из ножен, ножи, звякнули выхваченные из-под ящиков дубинки и молотки, выросли над головами серпы и вилы.

Ветер с воем пронесся над городской площадью, и крупные капли дождя ударили по разгневанной толпе. Упрямо сжав побелевшие рты, люди смаргивали дождь с глаз.

Двое австрияков внезапно протрезвели, услышав, как щелкнул хлыстом хозяин конюшни, и увидев, как грозно блеснули вилы. Со всех сторон на них смотрели глаза, горящие ненавистью, и лица, дрожащие от жажды крови.