— Потому что она красивая?

Алиса засмеялась:

— А это — бонус. Будем считать, что мне ещё и с этим повезло.

— Ох, ты и хлебнёшь... Тебя сживут со свету.

— А чего мне бояться? Что может быть хуже? Всем и так на меня глубоко наплевать.

Мне нечего было ей возразить.

Через какое-то время Шурик и мои родители, естественно, узнали и про наш приезд, и про организацию Алисиной свадьбы, и про фамилию. Как и следовало ожидать, Алисе был объявлен жесточайший бойкот. С тех самых пор её жизнью никто не интересуется — ни бабки с дедами, ни отец — ей никто больше никогда не звонит, не поздравляет с днём рождения, никто о ней не беспокоится. Прошло уже полтора года...

А ещё великая писательница земли русской сочинила рассказ об отвратительной, тошнотворной девахе, поменявшей простую русскую фамилию на еврейскую из-за «красоты» последней. Такой вот актуальный и злободневный рассказик. Написанный трясущейся от ненависти рукой. Ненависти к собственной внучке. Не рекомендую сие для чтения. Некудышнее, прямо скажем, произведение, неумное и лживое. Вымороченная ситуация, полностью придуманная воспалённым мозгом бабки, с наслаждением мстящей своей внучке. На такой почве ничего талантливого родиться просто не может. По сей день мать периодически публично поплёвывает ядовитой слюной в мою сторону и в сторону моих родных — Алисы и Жени...

Пожалуй, можно заканчивать. Пока что это конец истории. Даже думаю, что не только «пока что»: в этой части моей жизни ничего нового быть не должно. Надеюсь... Всё пришло в норму, хорошее проросло и прижилось, плохое загнулось и ушло в тину. Пусть всё так и идёт. Алиса замужем, живёт с мужем очень даже ладно, занимается в своём театре, много чего ещё планирует, её муж работает, хороший парень... Они любят друг друга, и слава богу.

Да, в Москве она одинока: нет, не в смысле друзей, как раз друзей у неё много, и отличные, надо сказать, ребята! У неё любящий муж, так что слово «одинока» — не точное, мягко говоря. Но я имела в виду, что она одинока среди большого количества московской родни. Будто нет у неё ни бабушек, ни дедушек, ни папы. У её отца уже две новые дочери, зачем ему старая, тем более, что бывшая тёща, от которой он теперь очень даже зависим, не велит любить этого ребёнка? Да и материально ему тяжело, не дай бог этой старшей дочке что-нибудь потребуется! Одна теперь надежда — на грядущее наследство от бывшей тёщи.

У Алисы, безусловно, есть артистический дар. Думаю, надеюсь, верю, что ей удастся сделать карьеру. Девочка выросла умная, красивая, сильная, цельная. У неё очень своеобразная, интересная, наполненная жизнь, я ей даже немного завидую. И безумно рада за неё: она живёт, не боясь жизни, людей, наслаждаясь каждой минутой, с оптимизмом глядя в своё, безусловно, прекрасное будущее, превращая жизнь в яркий, весёлый праздник. Какая молодец! Я тешу себя надеждой, что в этом есть и моя заслуга, ибо в тот момент, когда родилась эта кукла, я сказала себе: я сделаю всё, чтобы доченька была счастливой, это смысл моей жизни, главнейшая её цель. Кажется, у меня получилось (тьфу, тьфу, тьфу!).

Мы с Женей продолжаем жить в Израиле. Пока... В дальнейшем — поглядим. Не-не, мы и не думаем вернуться в Россию, просто хочется укатить куда-нибудь в Европу, а может и в Новый свет. Хотя Европа предпочтительней, уже хотя бы потому, что наши дочери живут в этой части света. Впрочем, это решение ещё не окончательное, мы пока что в раздумье. Ведь мы уже избалованы целительным морем и жарким солнышком, вкусной и полезной пищей. А поскольку живём мы теперь спокойно и умиротворённо, то и размышляем на эти темы без нервов и на холодную голову. Жизнь прекрасна! И самое главное, что мы вместе.

Мы стараемся много путешествовать, это удивительно обогащает нашу жизнь. Впечатления, знания, узнавания и открытия — лучшее лекарство от многих болячек, самая эффективная профилактика и реальное продление жизни и молодости. Теперь я мечтаю о том, чтобы и у Алисы как можно скорей появилась возможность кататься по всему свету. Всё-таки чем раньше она начнет, тем лучше.

Что же касается прошлого... Оно — в прошлом. Кажется, мне удалось его, пардон, «отхаркнуть» окончательно. Этому, между прочим, помогла и вся эта писанина. Я, кажется, усвоила отрицательный опыт, сделала из него свои выводы и выработала рекомендации самой себе. Например, когда я думаю, как следует относиться к близким людям, как строить с ними отношения, я представляю, каким образом в аналогичной ситуации поступила бы моя мать и делаю всё совершенно наоборот. Только тогда получается правильно.

Зачем я вынесла всё это на всеобщее обозрение? Такой вполне закономерный вопрос мне могут задать. Отвечу. Каким-то непостижимым образом, будучи по природе лживой и лицемерной, мать сумела вложить мне в голову на всю жизнь любовь к правде, честности и справедливости. Возможно, это умение — следствие советского педагогического образования, когда учитель думает одно, а учит другому. Несправедливость и наветы на меня и близких мне людей не дают мне спокойно жить, моя душа по-детски требует торжества истины, восстановления справедливости.

И если уж совсем честно, я не стала бы писать всего этого и выставлять счета, если бы не обидели и не подвергли бойкоту мою единственную дочь, если бы ядовитые стрелы которыми раньше ранили меня, не были перенаправлены на это юное существо. После того, как без вины наказанной стала Алиса, ни понимания, ни снисхождения, ни, разумеется, прощения её обидчики не получат никогда.

Кое-кто из добрых знакомых как-то посоветовал мне: прости и отпусти — ради себя, ради собственного душевного здоровья. Нет, не получится. Ибо теперь простить — значит предать дочь. А этого не будет.

Можно ли мне предъявить обвинение в инфантильности, в том, что я так долго и бездарно жила-была под влиянием и под давлением материнского авторитета, можно сказать, не имея собственного лица, даже собственной личности? Да, моя вина. Так считаю я. А вот мои врачи-спасительницы и мой Женя полагают, что обвинять меня в этом можно в той же степени, что и несчастную собаку за то, что она со щенячества оставалась на хозяйской цепи.

Впрочем, думаю, что если бы я «свергла иго», совершила революцию хоть десять, хоть двадцать лет назад, то наши с матерью отношения закончились бы точно так же, как закончились теперь, тем же полным разрывом, просто по другому поводу и намного раньше. Иными словами, моя независимость от неё в любом случае стоила бы наших отношений.

И ещё я, наконец, поняла кое-что очень важное, возможно, самое важное про свою мать. Конечно, она может любить, но лишь при определённых условиях: если объект любви будет её собственностью. В этом смысле она похожа на известные в литературе персонажи (вспомним Голсуорси, например, или Фолкнера). Близкие люди для мамы — это её вещи. Они должны быть высокого качества, по её руке. Если же эти люди-вещи перестают соответствовать этим её требованиям, то мамина любовь начинает затухать. Даже более того, подобные «некачественные вещи» дискредитируют её, а значит начинают раздражать. Конечно, хорошо было бы избавиться от этой «некондиции» (у сына алкоголизм, у дочери нет диплома, зато есть депрессия), но «что станет говорить княгиня Марья Алексевна»?