Разумеется, усилиями религиозных специалистов наряду со связными доктринами на свет зачастую появляются и невразумительные или парадоксальные догматы – письменные версии сверхъестественных концепций, никак не связанные с шаблонами сверхъестественного, приведенными в предыдущих главах, и никаких систем логического вывода не активирующие. Кроме того, иногда ученые гильдии насаждают мистицизм, призванный разрешить созданные письменной религией парадоксы. Разрабатываемые богословами теории в какой-то степени сравнимы с философскими учениями – с той разницей, что последние не предлагают мистические практики как разрешение ими же сотворенных загадок. Отход от распространенных шаблонов сверхъестественного и разобщение с системами логического вывода – одна из главных причин, по которой такие учения часто либо остаются незамеченными, либо бездумно искажаются большинством прихожан, как мы вскоре и увидим.[136]

Во всех человеческих обществах имеются обряды захоронения умерших и представление о том, как «душа» или некая составляющая усопшего должна отправиться в путь, отделяясь от мира живых. Во многих местах с этим связаны образы определенных предков, местных героев, основавших данную общину, родоначальников клана умершего, божеств того или иного участка местности, духов, связанных с определенными семьями, поэтому представления отличаются от общины к общине, даже от селения к селению. Одно местное божество требует благовоний и цветов, другое – жертвоприношений в виде кур. И духам каждой горы или реки, видимо, тоже ритуальные церемонии полагаются разные.

Поскольку гильдия претендует на оказание единообразных услуг в масштабах крупного государственного образования, претендовать на связь с местными сверхъестественными сущностями, такими как предки или местные духи, она уже не может. Сущности, с которыми этот институт взаимодействует, должны быть такими, чтобы любой член гильдии мог считаться контактирующим с ними независимо от его местонахождения. Это одна из главных причин, по которым «мелкие» боги и духи в доктринах религиозных организаций обычно упраздняются и заменяются более общими силами космического масштаба. У фанг есть предки, которые, как утверждается, взаимодействуют с ними и обычно защищают, а есть злые духи. И добрые, и злые духи принадлежат к той же социальной группе, что и взаимодействующие с ними живые. Христианство пытается заменить все это единственной сверхъестественной силой, с которой может взаимодействовать любой при условии обращения к услугам церкви.

Именно поэтому организованные ученые гильдии пропагандируют крайне специфическое понимание смерти и судьбы разных составляющих личности. Происходящее с душой представляется следствием общих процессов, свойственных всем людям. Религиозные гильдии заменяют сугубо местные представления об «укоренении» предков, превращении их в горы или опоры дома, общим и абстрактным понятием спасения, обусловленного нравственностью прижизненных поступков. Такое понятие обнаруживается в большинстве письменных религиозных доктрин, существенно отличающихся тем, как именно определяется спасение и какие нравственные нормы к этому определению привязываются. Иудейская и христианская версии подразумевают близость к Господу, а также очень расплывчато (особенно в иудейском варианте) определенную посмертную жизнь, тогда как индийские (индуистская и буддийская) версии подразумевают выход из цикла перерождений и упразднение души как личности. Это лишь некоторые из многих вариаций на тему, характерную для немалого числа письменных учений: смерть нужно воспринимать не только как переход в статус предка, но и как радикальный отрыв от общества. Это вполне понятно, поскольку доктрина распространяется богословами, которым нечего предложить в рамках местных культов, посвященных местным персонажам, и в любом случае нечем перебить услуги местных шаманов и других религиозных специалистов.

Все это общие для религиозных гильдий характеристики, хотя я должен подчеркнуть, что история таких групп знает много вариаций на тему. Антропологи, отмечающие подобные черты, часто спорят, считать ли их прямым следствием развития грамотности или опосредованным результатом той особой политической роли, которую религиозные гильдии играли внутри крупных государственных образований.

С точки зрения антрополога Джека Гуди, грамотность действительно приводит к появлению иного когнитивного стиля. Использование письменности вызывает изменения в когнитивных процессах, поскольку письменный текст выполняет функцию внешней памяти. Например, письменность позволяет производить сложные математические операции, сохраняя промежуточные результаты. Также она позволяет выдвигать пространные аргументы, поскольку дает возможность подкреплять тезис длинным перечнем доказательств. Наконец, она позволяет воспринимать разные концептуальные структуры как графические шаблоны. В этом отношении «зарисовочный» аспект письменности не менее важен, чем функция долговременного «хранения».

В пользу этой версии свидетельствуют некоторые особенности письменной религии. Например, перечислить 613 заповедей Торы или тысячи дурных предзнаменований, зафиксированных в шумерских и египетских текстах, без письменных навыков не получится. Сложные теологические учения, обрядовые предписания для тысяч разных случаев, собрания текстов мудрецов, своды прорицаний и этических правил – все это побочный эффект использования письменности для хранения и извлечения информации.

Однако некоторые перемены в отправлении религиозных культов стали также следствием того, что специалисты-богословы объединялись в крупные группы государственного масштаба, а не вербовались на месте на основе личных качеств. Приоритет абстрактных богов перед местными предками и заменившее договор с этими предками понятие спасения души обязаны своим появлением не столько письменности как таковой, сколько ее применению организованными группами поставщиков религиозных услуг. Эти два фактора – письменность и сложные политические образования – естественным образом переплетаются, поскольку письменность как технология коллективная не могла развиться вне сложных обществ.

Но, возможно, еще более важным (и в любом случае легче разрешимым), чем вопрос о истоках, является вопрос о последствиях возникновения письменной религии. Из приведенных выше выкладок может сложиться ошибочное впечатление, что в человеческой истории имелся конкретный момент, когда религия из прерогативы местных специалистов стала делом организованного объединения богословов, когда представления о местных богах и духах сменились более абстрактными и связными версиями и когда смерть стала восприниматься через призму спасения. Именно так зачастую пытаются представить дело сами религиозные институты – четко разграничить до и после своего появления. В действительности все гораздо сложнее.

Какую бы огромную власть ни обретали религиозные гильдии с помощью политических средств и широкого распространения своих доктрин, всегда остаются нестандартные верования и практики, которые «не вписываются». Например, многие индуистские богословы противопоставляют так называемые шастры – учения и практики, определяющие индуизм – лаукик, или местным, народным, контекстуальным вариациям. Шастры носят универсальный характер и применимы везде независимо от времени и места, это типичное для ученой религиозной группы утверждение.[137]