Доктрина всегда искажается или дополняется. То же явление мы наблюдаем и в буддизме, где проповедников возмущают многочисленные языческие практики, которые они вынуждены наблюдать, терпеть, а иногда и участвовать в них против собственной воли. История раннего христианства также была полна конфликтов между еще не окрепшей церковью, пользовавшейся существенной политической поддержкой, и полчищем местных культов, которые так или иначе отклонялись от основной доктрины. Причем именно с ней поначалу было труднее всего определиться. Ее основы закладывались не в ученом сообществе, они рождались в мессианском революционном движении, в свободном объединении различных групп, предлагавших разные толкования не особенно схожих богооткровенных текстов. Когда движение оформилось в организованную религиозную гильдию, обладавшую большим политическим влиянием, началась сложная борьба между политическими фракциями, которые отождествляли себя с этими разными интерпретациями Божественного откровения и нравственных норм. Отсюда длинная череда соборов, призванных раз и навсегда заложить прочный фундамент доктрины и тем самым четко разделить всех на своих и чужих.

Индуизму удалось достичь более устойчивого равновесия между общей, канонической версией и неизбежными местными вариациями и дополнениями. Произошло это в основном с помощью удобного деления на великих богов космического значения и местных божеств, преимущественно богинь, значимых на местном уровне. Почти в каждом селении имеется собственная богиня, которая особенно заботится о жителях данного места. Эти божества не менее «индуистские», чем великие боги, но такое положение дел дает людям свободу маневра в создании концепций и обрядовых практик вне рамок, установленных религиозной гильдией. Однако трения остаются даже при таком, на первый взгляд устойчивом, «разделении труда» между божествами. Как отмечает антрополог Крис Фуллер, «имеются убедительные свидетельства того, что особенно почитаемые брахманами божества, которым подносят только вегетарианские яства и читают молитвы на санскрите, в низших кастах вызывают пренебрежение, считаются слабее других божеств, таких как деревенские богини, которым приносят в жертву скот и молятся на просторечии обычные люди, не брахманы».[138]

Процесс дополнения, воссоздания и модификации концепций идет постоянно и, по всей вероятности, будет продолжаться до тех пор, пока существуют организованные группы образованных богословов. Люди могут сколько угодно прибегать к услугам разных ученых гильдий и даже считать себя их адептами, но это не означает, что их представления о сверхъестественном на самом деле вырабатываются на основе идей, предлагаемых религиозными специалистами. Фактически существующие религиозные концепции всегда искажают официальный посыл или дополняют его самыми разными расходящимися с официальной версией толкованиями. И это неизбежно, поскольку официальные идеи должны быть осмыслены людьми, то есть должны порождать умозаключения, которые придадут им связность и релевантность. Это, в свою очередь, подразумевает, что человеку приходится достраивать, зачастую разнонаправленными способами, заведомо по природе своей, фрагментарные идеи как в этой, так и в других культурных областях.

Как уже говорилось в одной из предыдущих глав, люди склонны воспринимать богов и духов как обладателей стратегического знания и вследствие этого объяснять свои нравственные интуитивные установки надзором сверхъестественных сущностей за всеми человеческими поступками. Некоторые ученые гильдии это представление принимают, но обычно стараются выдвинуть более абстрактное и связное понимание нравственных принципов – в виде четко очерченных правил и запретов. Но эти постулаты почему-то не вытесняют представление о том, что боги и духи рядом и что их заботят человеческие поступки. Когда письменная версия получается слишком абстрактной, человек просто дополняет ее ощущением, что сверхъестественные сущности находятся где-то поблизости и следят за происходящим. Ученым группам сложно перебороть склонность человека придавать религиозным концепциям более локальный и практичный характер. Гильдия никогда не добьется от человека желаемой «теологической корректности».[139]

Откуда такая склонность? Если выдвигаемые гильдиями идеи стройны, широко распространяемы и устойчивы, разве не странно (не в последнюю очередь самим религиозным гильдиям), что их влиянию постоянно угрожают менее организованные, менее связные и менее общие версии религиозных концепций? Но, как предполагают антропологи, именно такие черты могут обусловливать расцвет и успех нестандартных вариаций.

Социолог Макс Вебер подчеркивал этот феномен, противопоставляя штампованную версию религиозной догмы, где все определено и прописано соответствующими официальными религиозными лицами, периодическим всплескам «революционных» настроений. Обычно зачинщиками в таких случаях выступают личности, заново разжигающие в людях религиозную страсть, приглушенную затертыми формализованными проповедями религиозной гильдии, с помощью зрелищных обрядов и пробуждения энтузиазма. Многие религиозные традиции колеблются между этими двумя полюсами. Такие колебания отмечены в исламе, разных индуистских и буддийских учениях, а также христианских движениях.

По мнению антрополога Харви Уайтхауса, разные режимы передачи активируют разные когнитивные процессы, и, возможно, именно поэтому неизбежны периодические вспышки диссидентства. Уайтхаус видит два основных способа усвоения религиозных концепций. Один – образный, имажинистский, при котором люди совершают «кричащие» обряды с сильной сенсорной стимуляцией и ярким образным рядом. Примером может послужить обряд инициации, описанный в седьмой главе. Люди проходят через драматическое представление, которое оставляет яркий след в памяти, но смысл его от основной массы участников ускользает. Второй способ – доктринальный, характерный для большинства мероприятий религиозных гильдий. В нем нет излишней драматичности, зато есть связный, систематизированный и часто повторяемый комплекс вербальных посланий. Обычно это характерно для ученых гильдий, чья деятельность опирается на собрание текстов, хотя это не единственное обстоятельство, при котором этот режим передачи получает преимущество. Сам Уайтхаус описывает меланезийские культы, строящиеся на бесконечном перечислении заповедей и разъяснении их логических последствий, хотя и без применения письменности.

Религиозные гильдии обеспечивают немало возможностей для усвоения последовательных декларативных идей посредством повторения и систематического разъяснения, и очень немного таких, где память может опереться на яркие эпизоды – которые Лоусон и Макколи называют «запоминающимся зрелищем для чувств». В результате, как подчеркивает Уайтхаус, гильдии могут постепенно утрачивать влияние – из-за принципа угасания, обусловленного привычкой. То есть люди постепенно все лучше осваиваются с доктриной, но, по мере того как она становится знакомой и привычной, теряют мотивацию к участию в обрядах и другой деятельности гильдии. Поэтому чем больше предпочтения религиозные институты отдают доктринальному режиму передачи информации, тем уязвимее они для периодических вспышек имажинистского инакомыслия.[140]