Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Темре подчинился, Смеющийся Ловец достал из-за пазухи флейту и заиграл.
Это была странная мелодия – медленная и вязкая, словно растекающийся из разбитого стакана густой кисель, в то же время сердце от нее начинало трепыхаться и пропускало удары, мышцы наливались свинцом, слабело зрение, и даже воздух становился таким зыбким, что его трудно было вдыхать. Убийца вжался лопатками в стену, инстинктивно пытаясь отодвинуться подальше от источника этой ужасающей музыки.
Клесто со своей флейтой выглядел ярким и четким, а с девушкой, лежавшей на полу в центре комнаты, творилось что-то неладное. Острые черты ее лица, еще больше побледневшего, словно размягчились, и она выглядела неживой, хуже того – ненастоящей. Хотелось думать, что Дождевой Король знает, что делает.
– Подготовительный этап закончен. – С этими словами тот убрал флейту, склонился над Джаверьеной и разорвал на ней холлу, а потом и нижнюю одежду, без труда располосовав ткань когтями.
Она не подавала признаков жизни и казалась вылепленной то ли из снега, то ли из мягкой белой пастилы.
Клесто обернулся к Темре, его вертикальные антрацитовые зрачки сверкнули.
– Сиди, где сидишь. Если я кого-то забираю, я могу это сделать одним-единственным способом – сейчас увидишь каким.
– Она жива?
– Жива, но ее тело больше ничего не чувствует. Ее душа и все ощущения сосредоточились в сердце – вот его-то я и должен взять. Только оно сейчас живо, остальное превратилось в зыбкую оболочку, так что больно ей не будет.
Опустившись на колени возле Джаверьены, он согнутыми когтистыми пальцами пробил ей грудь. Кисть и впрямь как будто погрузилась не то в рыхлый снег, не то в тесто – ошеломленный Темре собственным глазам не поверил. В следующую секунду Клесто выдернул руку, он что-то держал…
Сморгнув, Темре увидел, что в ладони у Смеющегося Ловца лежит окровавленное сердце. Оно на глазах съеживалось, усыхало и вскоре стало величиной с тропический орех саккому, такое же морщинистое и твердое с виду. Не отличишь от настоящего ореха, разве что цвет не коричневый, а темно-красный.
– Она тут, – улыбнулся Клесто. – Внутри. И с ней все будет хорошо. Через месяц волшебная девушка вылупится, как бабочка из куколки.
Бережно спрятав за пазуху превратившееся в куколку вырванное сердце, он добавил в раздумье:
– Если бы ты был сейчас не здесь, а у себя дома, я бы отправился к тебе в гости, чтобы выпить кавьи или чего-нибудь покрепче после всех этих трудов… О, у тебя фонарик на батарейках?
– Батарейки не отдам, мне еще отсюда выбираться. И ты после них буйный становишься, как пьяница – гроза квартала.
– Мог бы отобрать, но не буду, – великодушно решил Смеющийся Ловец. – Еще сломаешь себе шею в потемках, а на второй такой же обряд меня сегодня ночью не хватит.
– Извини, но я бы к тебе не пошел: меня человеческая жизнь вполне устраивает. Хотя для Джаверьены, может, и правда так лучше. Что будем делать с ее останками?
– Ничего. Положим под кустами, как лежала. Следов моего колдовства не останется, и все спишут на морочанку. Когда вы ползком гонялись друг за другом, она ведь могла подобраться к Джаверьене.
Темре кивнул.
– Можно задать тебе пару вопросов? Куда делась та девушка из твоей свиты? Ну, о которой ты сказал, что лишился ее, и поэтому освободилось вакантное место?
– По правде сказать, не знаю. – Клесто беспечно, хотя и устало, усмехнулся. – Наверное, где-то живет… Когда она захотела вернуться к людям и я отпустил ее, она отправилась в ту переходную область незримого мира, откуда сущности рождаются в смертном воплощении. Дальше я не следил за ней, ушла и ушла.
– Вот оно что… – Темре, хоть и был безмерно измотан, не удержался от улыбки облегчения. – А когда ты говорил однажды о младших богах, ты имел в виду себя?
– Можно и так меня назвать, а можно не называть. Но бывали времена, когда меня и впрямь считали божеством, даже, помнится, человеческие жертвы приносили.
– И тебе это нравилось?
– Досаждало хуже скверно сваренной кавьи, но эти недоумки и слушать моих возражений не хотели. Каждый раз, когда я, вконец взбесившись, швырял им в окна шаровые молнии, или сносил их халупы ливнем, или посылал птиц склевать их посевы, они решали, что надо бы еще кого-нибудь прирезать и выпотрошить, дабы меня задобрить. Ты ведь знаешь, я люблю мимолетное, невыразимое, неуловимое. Угодить мне вернее всего можно рисунком на снегу или на песке, забытым на подоконнике открытого окна листком со стихотворением, какой-нибудь славной или странной сценкой, которая разыгрывается между смертными сама собой… И если мне это понравится, что-нибудь подарю в ответ – при условии, что не отвлекусь на другое и не забуду о том, что собирался сделать. А когда передо мной трясут дымящимся ливером, который еще несколько секунд назад был чьими-то кишками, – мол, смотри, как замечательно, это мы во славу твою, порадуйся вместе с нами, ну, что же ты? – поубивать придурков хочется. Я и убивал их время от времени, но это не помогало. Беда в том, что кровавые жертвоприношения нравились им самим, вот они и расстарались, убеждая всех и каждого в том, будто бы это нравится мне. В конце концов лавочку прикрыл кто-то из Пятерых – то ли Дракон, то ли Кошка, то ли твой покровитель. Кровожадные дурни сами нарвались, когда принесли в жертву не того человека. После этого к ним пришел преподобный, наделенный даром и правом призыва, и дальше случилось событие в том же духе, как ты сегодня наблюдал около Овечьей горки, но не в пример более масштабное по количеству трупов. Я был так счастлив и благодарен, что потом целый месяц праздновал, вознося признательные молитвы своему избавителю, сейчас уже и не вспомню, кому именно. В следующий раз твоя очередь развлекать меня байками, а сейчас сюда идут люди с фонарями, пора прощаться.
Туманная комната исчезла. Они снова очутились на грязной прогалине среди зарослей склясы, под холодным темным небом. Убийца наваждений включил фонарик, луч мазнул по опоре акведука, поддерживающей колоссальную трубу.
Джаверьена лежала ничком на прежнем месте, укрытая курткой, над воротником топорщились собранные в хвостик светлые волосы. Словно ничего не было… И Клесто рядом уже не было.
Быть может, Темре одолело забытье и все, что случилось после того, как ушел Саглари, ему померещилось?
Из зарослей доносились людские голоса. Вскоре на прогалину высыпала целая толпа: вооруженные фонарями полицейские, двое медиков с носилками, а за ними третий с докторским саквояжем, да еще быстроглазый парень из братии охотников за сенсациями.
Поставив саквояж на землю, врач склонился над Джаверьеной. Саглари передал Темре его не нужную больше куртку, и он только теперь почувствовал, что продрог.
– Надо было вам, судари, сразу похоронную службу вызывать, а не нас приглашать, – с упреком провозгласил доктор, выпрямившись. – Люди с такими дырами в грудной клетке живыми не бывают.