Чтобы поддерживать разговор, мне приходится идти за Димой, попутно поглядывая на дверь, из которой всё жду появление Егора.

— И? — не могу удержаться от колкости. — Как вам с отцом новый родственник в лице моего отчима, учитывая, какое мнение выражали о нём?

Дима одаривает меня резким взглядом.

— Ты меня в чём-то хочешь обвинить?

Как тонко он подмечает. Во многом, но я не знаю, как собрать мысли в кучу.

— Вы развели мою маму с отчимом, чтобы Олеся вышла за него побыстрее замуж?

На этот раз он коротко и удивлённо усмехается, бросая на меня оценивающий взгляд.

— Ого, значит, ты уже и это знаешь, — это не вопрос с его стороны, он не выглядит застигнутым врасплох, наоборот, будто вовлекается во что-то очень интересное.

Что это значит? Хмурюсь, сверля его затылок непонимающим взглядом. Не то чтобы я не думала, что за таким быстрым разводом стоит что-то другое, просто надеялась, что ошибаюсь.

Я всё жду, когда Дима заговорит дальше, даст объяснения, но вместо этого, он бросает другое:

— Что ещё ты знаешь? — спрашивает, даже не оборачиваясь.

Он медленно идёт вперёд, глядя на верхушки деревьев и запустив руки в карманы брюк, будто над чем-то раздумывает. Каменная плитка сменяется мягкой землёй, и каблуки туфель начинают проваливаться.

— Что ещё знаю? — не совсем понимаю его вопроса. Мне сложно следить за выражением его лица, потому что теперь приходится бросать взгляд под ноги, чтобы не споткнуться. — То есть, ты хочешь сказать…

Вот тут до меня и доходит. Я резко торможу, ровно в тот же момент, когда ко мне поворачивается Дима. Никакой улыбки, лишь прищуренный, любопытный взгляд.

— Повернись, Лина, — говорит он мне, когда так больше ничего и не осмеливаюсь сказать.

Я всё ещё не понимаю, как то, что успела узнать, связано между собой, однако уже ощущаю, как нечто скверное начинает разливаться под рёбрами. Смотрю в глаза Димы — тёмные, серьёзные, и их выражение меня немного пугает. Украдкой бросаю взгляд через плечо. Гостей всё ещё много, их голоса, смешанные с лёгким шлейфом музыки, отсюда кажутся совсем далёкими, хотя мы отошли едва ли на метров десять. Смотрю обратно на Диму, так и не поняв, что должна была там увидеть. Но он ждать не перестаёт, взглядом подсказывая, чтобы я ещё раз посмотрела назад.

Во мне зарождается маленькое раздражение. Я не должна делать то, что он скажет. Но в то же мгновение раздирает интерес, я хочу понять, что упускаю, поэтому делаю то, что он говорит и полностью поворачиваюсь. Правда теперь не скрываю интонацией голоса скепсиса.

— И? Что я должна увидеть?

— Их всех — зрителей. — Я вздрагиваю, когда голос звучит совсем близко со мной. Хочу обернуться, но Дима неожиданно зажимает мою голову двумя руками, чтобы я продолжала смотреть. — Кем могла стать и ты, Лина, если бы не сглупила и не отступила от плана. — Мой пульс учащается, сердце бьётся мощными, оглушительными толчками, разгоняя по венам холод, обращающийся в жар. Я смотрю перед собой, но за голосом Димы ничего не вижу. — Как думаешь, могли бы мы устроить это всё, если бы изначально собирались тебе помогать?

Мои глаза резко расширяются, когда осознаю услышанное, но сделать уже ничего не успеваю. На рот ложится ладонь, глушащая тут же испуганный звук, из-за чего слышится только одно бессвязное мычание. Двинуться мне тоже не дают, Дима обхватывает талию, резко оттягивая назад и прижимая к себе. Пытаюсь вырваться, брыкаясь и извиваясь, но уже в следующую секунду ноги отрываются от земли, когда Дима начинает пятиться вместе со мной назад.

Мой мозг топит паника. Ни одной отчётливой мысли, чистые инстинкты заставляют все силы вкладывать в освобождение. Бессознательно бью, царапаю, изворачиваюсь и со всей силы пытаюсь кричать.

Это безумие. Безумие.

— Тише ты! — шикает на меня Дима, сворачивая в беспробудную тьму между деревьев. — Хватит! Я ничего тебе не сделаю, если перестанешь так себя вести!

Он отталкивает меня от себя, и я едва успеваю поймать равновесие, чтобы не упасть, оказываясь от него на расстоянии метра. Секунду мозг в ступоре, когда ошарашенно оглядываюсь назад. Но уже в следующую мой рот сам набирает воздуха, чтобы закричать.

— Лина, твою мать! — кричит на меня Дима, заставляя меня вздрогнуть и резко закрыть рот. — Веди себя тихо, и тогда ничего с тобой не произойдёт! Я не хочу причинять тебе боль.

Я хлопаю глазами.

Секунду. Две. Три. Тупо уставившись на парня, которого вроде бы знала, но сейчас вижу впервые. Жестокий, серьёзный и крайне разгневанный, его выражение лица чёрствое, каменное. Всё моё тело дрожит, пульс бьётся где-то в затылке, оставляя мозг совершенно пустым.

Не хочу причинять боли?

— Ч..что п. про. исхо. одит… — у меня зуб на зуб не попадает, голос до пугающего хриплый и тихий.

Я стою сжимая одной рукой собственный локоть, бессознательно теребя пальцами шёлковую ткань. Дима внезапно кажется мне чересчур уставшим, когда проводит ладонью по лицу.

— Не думал, что это будет так сложно.

— С..сложно? — начинаю всё так же ошарашенно, но чем больше говорю, тем сильнее завожусь, находясь на грани безумия. — О чём ты? Почему ты это делаешь? Зачем притащил сюда? Что ты…

— Тихо! — вновь рявкает на меня Дима. А потом переводит дыхание и собирается с мыслями, становясь чуть спокойнее. — Так надо, просто не усложняй всё, ладно? Я всё равно тебя отпустить пока не смогу, поэтому будет лучше, если ты будешь вести себя хорошо и не пробовать убежать. Тем более, я почти уверен, что ты не хочешь, чтобы у твоего Егора было больше проблем, чем уже имеется.

— Что? Егора? Как к этому…

Это всего мгновение. Мой вопрос был: «Как к этому относится Егор?», но потом меня точно бьёт осознание, что он то как раз относится к этому самым главным образом.

Дима хотел отомстить Егору. Он хотел его подставить и посадить. Хотел, чтобы я сняла видео. Каким-то образом подговорил Максима и, скорее всего, был причастен к тому, что Егора ранили. Я осознавала это почти все прошедшие дни, но ни разу не подумала углубиться, чтобы окончательно признать, что меня использовали.

Теперь же от правды уже никуда не дется.

— Ты меня использовал, — говорю едва слышно, по-прежнему слишком шокированная, чтобы обвинять.

Дима же в ответ усмехается и качает головой.

— Вот, видишь, в чём твоя проблема, Эвелина, ты до сих пор не понимаешь, насколько была важна твоя задача. Мы не использовали тебя, мы попытались