человек становится их инструментом и проводником. В дзенской стрельбе из лука, например, не лучник сам стреляет стрелой – вместо него выстрел производит «Оно»; внутренняя часть природы прорывается в мир через совершенную самоотверженность ученика и спускает тетиву. Сначала ученик должен пройти долгий процесс встраивания себя в собственное внутреннее пространство. Это происходит посредством долгого подчинения мастеру, которому человек остается верен всю жизнь, приняв его мировоззрение. Если ученику повезет, он даже получит от мастера один из его луков, который впитал в себя его духовные силы. В данном случае перенос запечатан в конкретный подарок. Во всех формах ученичества индуистов, человек также обретает мастера, без которого обычно теряется и не может функционировать; ему нужен или сам мастер, или его изображение, или его почтовые сообщения, или, по крайней мере, точная техника, которую использовал мастер: стойка на голове, дыхание и так далее. Они становятся фетишами, магическими средствами восстановления силы перенесенного образа. Если их выполнять, то у человека все хорошо. Ученик теперь может стоять на «своих» ногах, быть «своим» человеком.

Таким образом, слияние психологии и религии не только логично, но и необходимо, чтобы религия работала. Не существует способа стоять самостоятельно без внешней поддержки, только создается впечатление, что теперь эта поддержка исходит изнутри. Человека приучают функционировать под собственным контролем, из собственного центра, с помощью собственных духовных сил, которые текут внутри него. На самом деле, конечно же, поддержка исходит от подтверждения гуру факта переноса, то есть фразы о том, что то, что делает ученик – верно и хорошо. Даже телесно-восстанавливающие методы лечения типа тех, что применял уже упомянутый Ф. М. Александр, сегодня обильно наполняются идеями из дзен, а их авторы открыто признают идейное родство с такими мыслителями, как Гурджиев. Кажется, нет способа заставить тело заново слиться воедино, не давая ему какой-то магической поддержки; по крайней мере, нет лучшего способа стать адептом какой-то религии, иначе как принять эту религию в себе31.

Неудивительно, что во время терапии человек обнажается до полного одиночества. Открывая реальную природу опыта и жизненные проблемы, он впадает в какую-то метафизику власти и оправдания извне. Как можно оставить человека дрожащим и одиноким? Предложите ему возможность мистического контакта с пустотой творения, силой «Оно», его сходства с Богом или хотя бы поддержку гуру, который ручается за эти вещи, воплощенные в его собственной властной и гармоничной личности. За поддержкой человек должен тянуться к мечте, метафизике надежды, которая поддерживает его и делает жизнь стоящей. Говорить о надежде значит взглянуть на проблему с правильной стороны. Это помогает нам понять, почему даже выдающиеся мыслители, проникшие в суть человеческих проблем, не могли удовлетвориться представлением о трагической природе человеческой судьбы, которое дает это знание. Сегодня хорошо известно, как Вильгельм Райх развивал Просвещение в направлении слияния Фрейда с марксистской социальной критикой только для того, чтобы в конце концов достичь Оргона – первичной космической энергии. Или как Юнг написал интеллектуальную апологию для текста древней китайской магии, И-дзин. В этом, как язвительно утверждал Рифф, эти люди менее значительны, чем их учитель, великий стоик Фрейд32.

Пределы человеческой природы

Обсуждая возможности человека, мы говорили, что человек застрял внутри своего характера и не может развиваться за его пределами или без него. Если есть предел тому, кем может быть человек, мы теперь должны сделать вывод, что есть предел и тому, что религиозная терапия может сделать для него. Но религиозные психотерапевты утверждают наоборот: жизненная сила может чудесным образом возникнуть из природы, может превзойти тело, которое она использует в качестве сосуда, и может прорваться за границы человеческого характера. Они утверждают, что человек, такой, какой он есть сейчас, может быть просто средством для появления чего-то абсолютно нового, средства, которое может быть преодолено новой формой человеческой жизни. Многие из ведущих современных мыслителей скатываются в подобную мистику, некоторую эсхатологию имманентности, в которой внутренние силы природы прорываются в новое существо. Юнг привел такой аргумент в «Ответе Иову»; ответ на плач Иова был таким, что состояние человека не всегда будет одинаковым, потому что новый человек вырвется из чрева творения. Эрих Фромм однажды жаловался33, что все больше людей не так уж безумны, так как жизнь такая ужасная ноша; а потом он продолжил писать книгу с названием: «Вы будете как боги». Нужно полагать, что Боги на грани безумия.

К счастью, нам не нужно рассматривать метафизические аспекты этой проблемы. Сейчас это сосредоточение страстного и в то же время хладнокровного интеллектуального обзора некоторых из наших лучших критических умов: не только Риффа, но и Лайонела Триллинга, а теперь и Джона Пассмора в их важной историко-критической работе34. Все это можно резюмировать в самых простых и точных терминах: как контролируемое собственным эго животное может изменить свою структуру; как может обладающая самосознанием тварь изменить дилемму своего существования? Попросту нет способа выйти за пределы человеческих условий или изменить психологические структурные условия, которые делают возможным существование человечества. Что же может значить вырасти из такого животного и победить его природу? Хоть люди и повторяли этот постулат с древнейших времен самыми тонкими и весомыми способами, хотя целые социальные мероприятия и мысли были вдохновлены такими идеями, до сих пор это лишь фантазии – как Пассмор так хорошо напомнил нам. Я сам любил использовать такие идеи, как развивающийся «дух» человека и обещание «нового рождения», но я не думаю, что когда-либо имел в виду, будто они способны как по волшебству заставить появиться новое существо. Скорее, я больше думал о новом рождении, приносящим новые возможности, новые творческие решения наших проблем, новую открытость в решении устаревших представлений о реальности, новые формы искусства, музыки, литературы, архитектуры, которые будут постоянно преобразовать реальность. Но за всем этим будет стоять тот же тип эволюционировавшего существа, которое будет создавать свои собственные специфические реакции на мир, продолжающий его превосходить[115].

Если психотерапевты и ученые так легко впадают в метафизику, мы не должны за то же самое винить богословов. Но по иронии судьбы, богословы сегодня часто трезвее относятся к имманентности и ее возможностям. Вспомните Пауля Тиллиха: у него тоже была метафизика нового бытия, вера в появление человека нового типа, способного существовать в большей гармонии с природой, быть менее управляемым, более проницательным, больше находиться в контакте со своими творческими энергиями. Этот человек может продолжать формировать подлинные сообщества, стремясь заменить повседневную деятельность, сообщества более честных людей вместо объективных существ, созданных нашей материалистической культурой. Но у Тиллиха было меньше иллюзий,