Чрезвычайно важной и оказавшей огромное влияние на всё последующее развитие человечества стала заключительная лекция Фрейда, в которой он провозгласил полноценную нормальную сексуальную жизнь основой полноценной жизни человека вообще. Да, неудовлетворенная сексуальность, вытесненные фантазии могут в итоге сублимироваться в творчество и помочь человеку подняться на вершины духа, но куда чаще они становятся основой неврозов и сексуальных перверсий. А значит, пришло время отказаться от старой, ханжеской сексуальной культуры и стать более свободными в этом смысле. Однако обратим внимание, что это — отнюдь не проповедь половой распущенности. Это, по сути дела, опять-таки реализация древнего еврейского принципа интимной жизни, которая должна осуществляться только в браке, но при этом супругам разрешено делать друг с другом всё, что приносит наслаждение им обоим.

«Известная часть вытесненных эротических стремлений имеет право на прямое удовлетворение и должна найти его в жизни, — говорит Фрейд в заключительной части последней лекции. — Наши культурные требования делают жизнь слишком тяжелой для большинства человеческих организмов; эти требования способствуют отстранению от действительности и возникновению неврозов… Мы не должны возвышать себя до такой степени, чтобы не обращать внимания на животное начало нашей природы, и мы не должны забывать, что счастье каждого отдельного индивидуума также должно входить в цели нашей культуры»[200].

Это была уже не лекция, а крик души. Ах, Марта, Марта! Если бы ты была не такой закрепощенной!

* * *

Успех лекций Фрейда был полным.

Фрейд, Юнг и Ференци получили степени почетных докторов Университета Кларка, причем Фрейд был, похоже, тронут этим куда больше своих учеников, о чем они оба весьма язвительно написали потом в воспоминаниях. Фрейду было важно чувствовать, что он оставляет за собой в так и оставшейся ему чуждой Америке новых последователей, которые должны были стать основой будущей школы психоанализа в Новом Свете. Уже в 1910 году вокруг Брилла и Патнема образовалась группа «психоаналитиков», а в 1911 году они создали Нью-Йоркское психоаналитическое общество, которое и сегодня является одним из самых богатых и влиятельных пропагандистов фрейдизма.

Фрейд больше никогда не был в Америке, несмотря на то что в последующие годы ему поступали приглашения на лекции, куда более престижные и выгодные, чем от Университета Кларка. Он так и «не простил» Америке ни своего расстройства желудка, ни слишком далеко расположенных туалетов, ни общепринятого панибратства. Но на обратном пути, окрыленные триумфом, Фрейд, Юнг и Ференци начали подготовку ко 2-му Международному психоаналитическому конгрессу, с которого должно было начаться победное шествие психоанализа по всему миру.

По возвращении в Европу Фрейд продолжил нежную переписку с Юнгом, который то и дело мерещился ему на улицах. Фрейд упорно отказывался замечать, что ученик всё больше от него отдаляется и относится к нему иронически. Если бы автор книги не боялся обидеть фрейдистов, он бы предположил, что, как и в случае с Флиссом, Фрейд чувствовал к Юнгу гомосексуальное влечение. Впрочем, автор не одинок — на такой характер отношений между Фрейдом и Юнгом намекала позднее в своих письмах и жена последнего. Однако, как и с Флиссом, ни до какой телесной, плотской близости, разумеется, дело не дошло. Возможно, мы вслед за Фрейдом начинаем видеть то, чего не было. Просто доктор Фрейд был необычайно увлекающейся натурой, и если уж дружил, то со всей силой своего большого сердца. И с той же силой он умел ненавидеть.

Давайте для начала позволим рассказать о том, как развивались события в том достопамятном 1910 году, самому Фрейду.

«Спустя два года после первого состоялся второй частный конгресс психоаналитиков, на этот раз в Нюрнберге (март 1910 г.), — писал он в „Очерке истории психоанализа“. — За этот промежуток времени под впечатлением того приема, который был оказан психоанализу в Америке, всё возрастающему враждебному отношению в немецких странах и неожиданному усилению психоанализа вследствие присоединения цюрихской школы, у меня возникло намерение, которое при содействии моего друга Ш. Ференци я и привел в исполнение на этом втором конгрессе. Я решил организовать психоаналитическое движение, перенести его центр в Цюрих и поставить во главе его человека, который позаботился бы о его будущем. Так как учреждение это вызвало среди сторонников психоанализа много разногласий, я хочу подробнее изложить мои мотивы. И я надеюсь тогда на оправдание, если бы даже оказалось, что я действительно не сделал ничего разумного. Я считал, что связь с Веной молодому движению не в пользу, а во вред. Центр вроде Цюриха, сердца Европы, где академический преподаватель дал психоанализу доступ в свой институт, сулил мне куда больше надежд. Далее я полагаю, что второй помехой является моя личность, оценка которой слишком спуталась из-за партийной ненависти и пристрастия; то меня сравнивали с Дарвином, Кеплером, то ругали паралитиком. Я хотел поэтому отодвинуть себя на второй план, так же, как и тот город, где возник психоанализ. К тому же я уже не был молодым, видел перед собой долгий путь, и мне было тяжело, что на мою долю в таком возрасте выпала обязанность быть вождем. Но ведь должен же кто-нибудь быть вождем, думал я… Мне было поэтому важно передать эту авторитетную роль более молодому человеку, который после моей смерти, разумеется, стал бы моим заместителем. Таковым мог быть только К. Г. Юнг, так как Блейлер приходился мне ровесником, в пользу же Юнга говорили его выдающееся дарование и уже внесенные им вклады в анализ, его независимое положение и впечатление уверенной в себе силы, которая производила его личность. К тому же он готов был вступить со мной в дружеские отношения и отказался ради меня от расовых предрассудков, которыми раньше он был заражен. Я и не подозревал тогда, как неудачен был этот выбор при всех его выгодах…»[201]

Всё, разумеется, было и так, и не так одновременно. Но как бы то ни было, первые месяцы 1910 года Фрейд и в самом деле напряженно занимался подготовкой 2-го Международного психоаналитического конгресса, продолжая одновременно принимать пациентов, выдвигать новые идеи, писать статьи и улаживать неприятности.

Неприятностей, надо заметить, хватало.

Увлекшись «психобиографиями», члены Венского психоаналитического общества начали публиковать в австрийской и немецкой прессе статьи, в которых искали сексуальные мотивы в творчестве великих писателей, художников и композиторов, копаясь в их жизнях. Когда дело дошло до Гёте и до утверждений, что творец «Фауста» («это наше всё!» для любого немца и австрийца) явно занимался в юности онанизмом, терпение издателя либеральной газеты «Факел» Карла Крауса лопнуло. До того симпатизировавший психоанализу, он открыто перешел в лагерь его противников.

Фриц Виттельс, который соперничал с Краусом в борьбе за любовь актрисы Ирмы Крачевской, представил в январе 1910 года собранию психоаналитиков «психобиографию» Крауса под названием «Невроз „Факела“». По сути дела, это был памфлет, представляемый как научный труд. Виттельс высмеивал в ней «маленький орган „Факел“», испытывающий комплекс неполноценности по сравнению «с большим органом „Нойе фрайе прессе“».