В тот вечер под конец прогулки Кэролайн вручила ему конверт.

– Если я неправильно истолковала твои намерения за последний месяц, пожалуйста, прости меня, – сказала она, покраснев. – Но если я упущу эту возможность, я никогда себе этого не прощу.

Марк открыл конверт: в нем лежал билет первого класса на «Титаник».

– Едем со мной… Или нет. Так я узнаю твой ответ, – быстро проговорила она, прежде чем стремительно удалиться, оставив его с открытым ртом у калитки.

Марк провел ночь и следующее утро как в бреду. Кэролайн словно прочитала его мысли, но теперь он сомневался, знает ли, чего сам хочет.

В ту ночь Марк лежал с Лиллиан в постели, задаваясь вопросом, сможет ли он вынести расставание с ней. Он попытался представить себе жизнь мужа Кэролайн – в самой Америке, не меньше. Возможно ли, что он будет заниматься ее деловыми интересами? Какова будет его роль, если он ничего не понимает в Америке, ее законах и обычаях? Он мог бы стать комнатной собачкой Кэролайн, предметом разговоров («Муж-англичанин, как интересно!») ее американских друзей. И еще нужно было подумать об Ундине. Он возненавидел саму мысль о расставании с ней, о том, чтобы отправить ее в Америку с Кэролайн. Чем больше он думал, тем более бессердечным это казалось. Был ли он бессердечным?

Лиллиан спала, ничего не подозревая, а Марк ворочался и волновался. В один очень темный момент он чуть было не поднялся, чтобы взять опасную бритву и полоснуть себе по горлу. Кем он стал? Это невыносимо, безумно. Невозможно.

На следующий день он сидел за работой, склонившись над гроссбухом, и вдруг его озарило: они оба поедут в Америку с Кэролайн. Его больше не волновало, что он будет делать – они с Лиллиан могли бы стать слугами Кэролайн, горничной и дворецким, чтобы оставаться рядом, – но он не бросит свою дочь.

Во время перерыва Марк сбегал в ломбард, узнать, сколько он может получить за билет первого класса, а затем побежал в офис «Уайт Стар Лайн» выяснить цены на билеты третьего и четвертого класса. Только после всего он расскажет свой план Лиллиан. Он не хотел обнадеживать ее понапрасну, она была слишком мрачной последнее время.

Но, вернувшись вечером домой, Марк не обнаружил там Лиллиан.

Билет первого класса лежал на тумбочке, вытащенный из конверта.

Она нашла билет в страницах книги, куда вчера он поспешно его сунул.

Лиллиан всегда была подозрительной, даже раньше. Марк должен был догадаться.

Но худшее было еще впереди.

Это была ужасная сцена, которую его разум не мог понять. Отказывался понимать.

Что ты наделала, Лиллиан?

Это было недоразумение.

Он найдет ее. Извинится и заверит в своих чувствах так, как только способен человек.

Он ее любил. Наконец-то он на ней женится.

Они найдут способ, несмотря ни на что.

За исключением того, что они этого не сделают. Потому что он больше никогда не увидит Лиллиан живой.

Марк поднимает бутылку скотча и встряхивает над стаканом, цедя последние робкие янтарные капли. Виски был хорош, бутылка нашлась в ящике стола в одном из кабинетов врачей. Мужчина склоняется над картой, которую нашел в кармане Энни. Она почти просохла и разложена на столе. Углы прижаты книгами. Кое-где карта сморщилась, а чернила немного растеклись, но все можно разобрать. Марк рассматривал ее в течение последнего часа и думает, что разобрался: это карта канала Кеа у греческого побережья. Это на Кикладах, имеющих репутацию ветреных и опасных. Древние греки считали их проклятием для моряков. Он не моряк, но маршрут, безусловно, выглядит очень коварным, усеянным множеством островов, а пространство между ними отмечено быстро меняющимися глубинами и промерами. Больше всего Марка беспокоят недавние, сделанные вручную пометки. Как можно понять, они обозначают расположение морских мин. Марк слышал, что немецкие мины представляют все большую угрозу для кораблей в этом районе.

И «Британник» в эту самую минуту идет на юго-восточное побережье Греции, приближаясь к Кикладам. Капитан должен немедленно увидеть эту карту. Сворачивая карту, Марк задается вопросом, откуда она у Энни. Он выходит в боковой коридор, гадая, где искать капитана Бартлетта в утренние часы, когда слышит приглушенное пение. Он узнает мелодию: это «Ближе, Господь, к Тебе». Марк тут же вспоминает, что идет утренняя месса – вероятно, в столовой, самом большом помещении. Капитан Бартлетт наверняка там, возможно, даже ведет мессу.

Марк одергивает одежду, которую не менял со вчерашнего дня. Он чувствует себя мятым и неопрятным, разум плавает в виски. Марк пытается пригладить волосы. От влажности они завились, и сейчас он похож на сумасшедшего, одного из многих неопрятных контуженых солдат на корабле. Он торопится, насколько позволяют его травмы. Не так-то легко ходить по кораблю с тростью, пару раз Марк едва не падает, зацепившись тростью за перила или дверной порожек.

Спускаясь по лестнице, он нервничает от того, насколько этот корабль похож на «Титаник», даже без изящных деталей, слуг и музыкантов, дам в шелковых платьях и шляпах с дикими перьями, алкогольных паров, сигарного дыма и духов. Как будто он вернулся назад во времени… Или он сам призрак, преследующий сегодняшний день. Звуки слышнее, теперь Марк может разобрать слова:

В пустыне странник я, и ночь темна, Отдых на камне лишь найдет глава;Но сердце и во снеБлиже, Господь, к Тебе…

Марк чувствует, что за дверьми множество людей, может представить, как они сидят на скамейках. Моряки в униформе, сестры милосердия в передниках и платках, солдаты в халатах, с подколотым рукавом или штаниной из-за потерянной ноги или руки. В воздухе витает запах давно прошедшего завтрака. Жареная рыба с фасолью, кофе и чай. Человеческие запахи. Поклонение Богу – квинтэссенция человеческого. Колеблющийся звук песни без аккомпанемента.

Там, за дверью, была жизнь – жизнь и вера, – а он мертв и холоден, и так было все эти четыре года после смерти Лиллиан.

Перестань думать о Лиллиан. Мы плывем навстречу опасности. Я должен сказать капитану. Марк заставляет себя выбросить все лишнее из головы.

Энни, Лиллиан, его дочь. Марк крепче прижимает свернутую карту к груди и тянется к двери.

Но она не сдвигается с места. У него не получается ее открыть.

Дверь не может быть заперта, во всяком случае не дверь в часовню. Это невозможно. Там всем рады.

Марк пытается снова, но ручка просто поворачивается в руке. Свободно вращается. Он стучит по дереву. Внутри должно быть слышно – так почему никто не открывает?

Но ничего не происходит; они словно не слышат его, как будто он в другом измерении. Как будто он призрак.

Или как будто часовня не хочет его впускать.