Чтобы иметь возможность вложить такую гнусность в уста Воровского (которого, кстати сказать, Сфорца называет лгуном), господин граф изображает дело так, будто Воровский познакомился с Лениным только в 1917 году и относился к нему как к чужому человеку. Между тем Воровский был преданным учеником Ленина начиная с 1913 года. Фраза о сифилисе заимствована из белогвардейских писаний более позднего периода, т. е. времени болезни Ленина (сплетня о прогрессивном параличе и пр.). В тот период, к которому относится разговор Воровского с графом, сама эта сплетня еще не родилась. Этого достаточно. Все остальное, может быть, менее гнусно, но находится, в общем, на том же уровне.

Я хочу ответить графу, как и нескольким другим титулованным и нетитулованным негодяям, клеветавшим на Ленина, политическим памфлетом. Для этого мне необходима личная и политическая характеристика графа Сфорца, нет ли за этим джентльменом каких-нибудь темных, фривольных или скандальных дел? Церемониться я с ним не намерен ни в малейшей степени.

Недурно было бы заглянуть в его родословную, как по мужской, так и по женской линии. Насколько я помню, Сфорца является одним из старейших итальянских родов. Отсюда можно уже априори заключить, что среди его предков было немалое количество разного рода негодяев, грабителей, насильников и пр. Можно побиться об заклад, что среди них были и такие, которые обогатили свой род той болезнью, которую французы называют неаполитанской, а итальянцы — французской[436]. Как ни противно рыться в скандальной хронике рода Сфорца, но на этот раз это безусловно необходимо.

Не сомневаюсь, что итальянские товарищи могут сделать это в Париже с большим успехом. Чем конкретнее, точнее и сочнее будут сведения, тем лучше: этому можно посвятить одну-две странички, чтобы отбить у сиятельных господ надолго охоту писать глупости о великом революционере.

В своей книге Сфорца щеголяет своей литературной изысканностью и всесторонней образованностью. Хорошо было бы и на этот счет иметь какие-нибудь данные.

Фашисты[437] наверняка опубликовали немало документов, компрометирующих последние буржуазные министерства, в том числе министерство Джиолитти. Нет ли среди этих публикаций интересных фактов, касающихся Сфорца?

Если бы кто-либо из итальянских товарищей провел дня два в Национальной библиотеке, то он мог бы, несомненно, собрать чрезвычайно ценные данные.

Буду с нетерпением ждать от вас ответа.

Ваш Л. Троцкий

29 ноября 1930 г.

Дорогие товарищи!

Только сегодня я получил возможность написать вам некоторые свои соображения по поводу вашего Манифеста. Чрезвычайно ценно, что вы изложили основные зигзаги сталинско-бухаринской политики в Болгарии, раскрыв тем самым полный параллелизм болгарской «генеральной линии» с той же линией в России, Германии, Китае и проч. Под разными меридианами, в разной форме оппортунизм и авантюризм в своем чередовании и в своем сочетании везде обнаруживали одни и те же основные черты. Для меня лично совершенно новыми были два важных факта: оппортунистический избирательный блок [19]26 года[439] и возрождение синдикального движения в том же году[440]. Было бы крайне желательно, чтобы краткий исторический очерк был составлен вами для международной печати, с более конкретным выяснением основных обстоятельств каждого этапа.

Дальше позвольте с полной откровенностью высказать некоторые свои сомнения, отчасти даже возражения. Весьма возможно, что в том или другом случае я буду ломиться в открытую дверь, т. е. возражать против взглядов или тенденций, которых вы вовсе не разделяете, как можно было бы предположить по отдельным кратким формулировкам Манифеста. Тем лучше, если окажется так. В политике лучше некоторая дружеская придирчивость друг к другу, чем неряшливость и безразличие. Лучшее качество революционной политики — ясность.

1. Вы справедливо осуждаете тактику индивидуального и группового терроризма, когда она применяется вне условий массовой революции. Но мне показалось, что вы придали вашему осуждению излишний морально-патетический характер. Вы пишете о «бесславной эпохе русских эсеров»[441]. Я бы так не сказал. В их тактике был элемент авантюризма, который мы осуждали, но мы не говорили о бесславной эпохе даже по отношению к террористическому героизму одиночек, хотя политически и предостерегали от этого пути. Бесславной партия эсеров стала с того времени, как отказалась от революционной борьбы вообще и вступила в блок с буржуазией.

2. На той же 6-й странице вы говорите об авантюризме «нелегальной коммунистической партии», а на странице 8-й говорите о радости рабочих в связи с возникновением рабочей партии[442], как «легального политического органа классового рабочего движения». Эти два места могут дать повод думать, будто вы вообще осуждаете нелегальную форму организации, принципиально противопоставляя ей легальную, как единственно достойную массового движения. Разумеется, такая точка зрения была бы в корне неверна, и я не сомневаюсь, что вы ее не разделяете. Очень может быть, что вы здесь были связаны до известной степени цензурными условиями. Разумеется, с ними приходится считаться. Но если цензура нас может вынудить говорить не все, что мы думаем, то она никогда не должна заставлять нас говорить то, чего мы не думаем, особенно когда речь идет о таком остром вопросе, как соотношение между легальностью и нелегальностью в революционном движении.