Монатт представляет те элементы в среде разношерстной рабочей бюрократии, отчасти и в среде самих рабочих, которые пытались подойти к революции, но на опыте последних 10–12 лет разочаровались в ней. Почему она, видите ли, развивается такими сложными и путаными путями, приводит ко внутренним конфликтам, к новым и новым расколам, после шага вперед делает полшага, а иногда и целый шаг назад? Годы стабилизации буржуазии, годы революционного отлива накопляли разочарование, усталость, оппортунистические настроения в известной части рабочего класса. Все эти чувства созрели у группы Монатта только теперь и толкнули ее к окончательному переходу из одного лагеря в другой. По пути Монатт встретился с Луи Селье[462], у которого были свои основания повернуть свою заслуженную муниципальную спину революции. Монатт и Селье пошли рядом. Навстречу им попался не кто иной, как Дюмулен. Это значит, что в то время как Монатт передвигался слева направо, Дюмулен счел своевременным передвигаться справа налево. Чем это объясняется? Дело в том, что Монатт в качестве эмпирика — а центристы всегда эмпирики, иначе они не были бы центристами — дал выражение чувствам стабилизационного периода в такой момент, когда самый этот период стал сменяться другим, гораздо менее спокойным и устойчивым.

Мировой кризис принял гигантский размах и пока все еще продолжает углубляться. Никто не может предсказать заранее, на чем он остановится и какие политические последствия повлечет за собой. Положение в Германии крайне напряженное. Немецкие выборы внесли элемент острой тревоги не только во внутренние, но в международные отношения, показав снова, на каком жалком фундаменте стоит версальское здание. Экономический кризис перехлестнул через границы Франции, и мы видим в ней, после большого перерыва, начало безработицы. В годы относительного благополучия французские рабочие терпели политику конфедеральной бюрократии[463]. В годы кризиса они могут ей припомнить ее измены и преступления. Жуо не может не испытывать тревоги. Ему необходимо иметь левое крыло, еще более, пожалуй, чем Блюму. Для чего же существует на свете Дюмулен? Не надо, конечно, думать, будто здесь все расписано по нотам и согласовано в форме заговора. В этом нет никакой надобности. Все эти люди знают друг друга, знают, на что они способны и, в частности, в каких пределах кто из них способен леветь безнаказанно для себя и для своих патронов[464].

Дюмулен двинулся в поход в качестве левого крыла при Жуо как раз в тот момент, когда Монатт, перемещавшийся все время вправо, решился перейти Рубикон. Дюмулену нужно хоть немножко восстановить свою репутацию — при помощи Монатта и за его счет. Жуо не может иметь ничего против того, чтобы его собственный Дюмулен скомпрометировал Монатта. Таким образом, все в порядке: Монатт окончательно порвал с левым лагерем в тот момент, когда конфедеральная бюрократия почувствовала потребность прикрыть левый фланг.

Мы анализируем эти персональные передвижки не ради Монатта, который был некогда нашим другом, и, уж конечно, не ради Дюмулена, которого мы давно считаем отъявленным врагом. Нас интересует симптоматическое значение личных перетасовок, отражающих более глубокие процессы в самих рабочих массах.

Та радикализация, которую пустые крикуны провозглашали два года тому назад, несомненно надвигается сейчас. Во Франции экономический кризис наступил, правда, с запозданием; не исключено, что он пройдет в ней в смягченном виде по сравнению с Германией. Проверить это может, однако, только опыт. Но несомненно, что то равновесие пассивности, в каком находился французский рабочий класс за годы мнимой «радикализации», будет в ближайшее время уступать место возросшей активности и боевому духу. К этому новому периоду революционеры должны повернуться лицом.

У порога нового периода Монатт собирает уставших, разочаровавшихся, израсходовавшихся и переводит их в лагерь Жуо. Тем хуже для Монатта, тем лучше для революции!

Открывающийся период будет не периодом роста фальшивой нейтральности профсоюзов, а, наоборот, — периодом укрепления коммунистических позиций в рабочем движении. Левая оппозиция стоит перед большими задачами. Ее ожидают верные успехи. Что ей для этого нужно? Только одно: оставаться верной себе самой.

Но об этом в следующий раз.

Принкипо, 5 декабря 1930 г.

1. Работа очень интересна, содержит много ценных мыслей, некоторые главы и части глав хорошо разработаны теоретически. Работа удачна также в литературном отношении.

2. Политически работа очень похожа на попытку ликвидировать связи с оппозицией. К счастью для оппозиции, попытка эта опирается на ряд теоретических и фактических ошибок.

3. Наиболее ошибочный характер имеет сравнение противоречий Октябрьской революции с противоречиями коллективизации: как там условия «созрели» для диктатуры пролетариата, а не для социализма, так здесь условия «созрели» для коллективизации при недостаточности технической базы. Автор очень ругает вульгарных марксистов (т. е. «Бюллетень» русской оппозиции) за непонимание диалектических взаимоотношений между надстройкой и технической базой. На самом деле автор из марксистского применения диалектики по отношению к Октябрьской революции сделал шаблон и применяет его там, где ему совсем нет места. Диктатура пролетариата есть понятие чисто политическое, которое, как говорит теория и показал опыт, можно в известных пределах абстрагировать от экономической базы. Коллективизация сельского хозяйства объемлет экономическое содержание и без него превращается в пустышку.

Когда мы говорим, что условия России созрели для диктатуры пролетариата, то здесь имеется в виду совершенно определенный качественный и количественный факт: установление господства пролетариата в границах определенной страны. Построенная автором по аналогии фраза: условия Советского Союза созрели для коллективизации — лишена как количественного, так и качественного содержания, стало быть, всякого. Для коллективизации — на 10 %, 25 % или на 100 %? Для коллективизации с упразднением кулачества или для коллективизации как нового питомника кулачества?