Почетная смерть. О такой только мечтать можно. А я вот тут, на этом вонючем диване, в домашнем уюте, подохну…

— Да что ты, Михалыч! — У Филата вдруг закололо под сердцем. — Тебе еще жить и жить!

— Пустое это, Рома. Пришло мое время, — твердо отрезал старик. — Ладно, спасибо, что пришел проведать. Ступай с богом.

Филат вышел на улицу. Закатное солнце заваливалось за верхушки старых елей. С реки дул свежий ветерок. Он кивнул на прощание дюжему охраннику, лениво прогуливающемуся под окнами особняка Михалыча, и двинулся к джипу.

— Ну что, начальник, завтра с утреца выезжаем? — спросил Данила, врубив зажигание.

— Нет, сейчас поедем, — мотнул головой Филат.

— Прямо на ночь глядя…

— Не фига. Дел по горло! Рви на Ленинградку! — упрямо отрезал Филат и, откинувшись на спинку сиденья, закрыл глаза.

Баринов посмотрел на часы. Ровно семь. Хозяин уже дожидается. Он быстро поднялся на второй этаж, с минуту постоял перед тяжелой, обтянутой дорогой кожей дверью, разгладил складку на лацкане пиджака и только после этого негромко постучал.

— Входите, Яков Степаныч, — раздался властный голос Гаврилова.

Полковник слегка толкнул дверь и вошел в кабинет. Андрей отодвинул рюмку, на дне которой плескалась янтарная жидкость. «Странно, с каких это пор Андрюша пристрастился к коньяку?» — подумал Баринов.

— Присаживайтесь, — великодушно позволил хозяин кабинета. — Гонцов снарядили?

— Да. Завтра утром пакет будет лежать в почтовом ящике Филата.

— Отлично. Хотел бы я посмотреть при этом на его рожу. Ну да ладно, и так ясно, что он в штаны наложит, здесь не нужно богатого воображения. Выпить хотите?

— Не откажусь.

— Вот и отлично. А то пить в одиночестве — прямой путь к алкоголизму. А так, глядишь, компания.

Гаврилов налил полную рюмку и проследил взглядом за тем, как Баринов поднял ее. Только после этого он потянулся за своей.

— Ну, будьте здоровы! — скупо произнес Гаврил и выпил в три глотка.

* * *

Баринов хорошо знал своего хозяина. Он любит куражиться, повеселиться, обожал женщин, выпив0 роскошь. В общем, был самый обыкновенный мужи каких в России не счесть. Если он чем-то и отличался других, так разве что неспособностью пьянеть. Алкоголь его не брал: казалось, хмель совершенно не действует на Гаврилова, точно он не человек, а робот.

Но сейчас, вопреки обыкновению, Андрей Антонович был заметно подшофе, и можно было только догадываться, сколько коньяка уже он вылакал, прежде чем у него зашумело в голове.

— Значит, законные уже знают, что «Балторгфлот» принадлежит мне? — поинтересовался Гаврилов.

— Знают. Для них это известие стало шоком. Сейчас они через своих адвокатов готовятся опротестовать итоги приватизационного конкурса.

— Что у них есть?

— Вообще-то аргументы существенные. Первое — приватизация проводилась в очень короткие сроки и с нарушением утвержденного графика, что противоречит законодательству. Могут возникнуть некоторые осложнения, — осторожно проговорил Баринов, глядя на Андрея.

— У них ничего не выйдет. Все эти бандюки — цыплята, у них кишка тонка воевать со мной… Хочешь посмотреть, какой фотомонтаж я приготовил для этого московского ублюдка?

Гаврилов вытащил желтый конверт и вытряхнул из него пачку фотографий.

Баринов взял несколько, взглянул и ужаснулся. На фотографиях был запечатлен Красный, точнее, то, что осталось от питерского смотрящего: окровавленный труп в одних джинсах, кое-как натянутых на бедра. Лицо Красного представляло собой синюшное месиво — сплошной кровоподтек.

— Кто это его так? — выдохнул Баринов.

— Твои пацаны, — усмехнулся Гаврилов. — Видно, их хорошо учили в ВДВ приемам рукопашного боя. Хотя какой уж тут бой — скорее бойня. Труп они сунули мешок, а мешок подбросили в укромное место, так, что менты его не сразу обнаружили. Но фотоматериал — Гаврилов собрал фотографии в стопочку и аккуратно сложил в конверт, — надо немедленно переслать пату. Может, это его образумит.

Ритка сказала, что он вроде как готовит мне подлянку. А я этого страсть как не люблю… когда мне подлянки устраивают. — И с этими словами он прожег Баринова внимательным взглядом. Тот почувствовал, что у него похолодели руки. Такое случалось всегда, когда Андрей Антонович так на него смотрел. Подобного безотчетного страха он не испытывал даже в далекую лейтенантскую юность, когда выпивший командир полка, выстроив офицеров на ту, шельмовал их для профилактики…

— Выпейте, Яков Степанович, не напрягайтесь. Рюмка коньяка не только расслабляет, но и прочищает мозги.

Баринов налил себе еще. В последний момент рука предательски дрогнула, и на белую скатерть пролились несколько коричневых капель.

— До меня дошли слухи, — продолжал Гаврилов, смотря на Баринова немигающим взглядом, — что в «Петротрансе» неспокойно. Внутренняя, так сказать, смута назревает. Но я почему-то об этом узнаю не от начальника своей службы безопасности, а со стороны — от добровольных доброхотов. Это непорядок, Яков Степанович. Мало мне внешних врагов, так я еще должен строить оборонительные стены внутри? Надо срочно принимать меры… И вы должны мне помочь.

— Сделаю все, что смогу.

— Уж постарайтесь, Яков Степанович. Вы же у нас бывший военный разведчик. Резидент. Смотрите, как бы центр вас не отозвал… А когда центр отзывает своего резидента — сами знаете, что за этим может последовать…

Баринов знал. Он знал, что из службы безопасности «Петротранса» никто сам по себе не уходил. Таково было неукоснительно соблюдавшееся правило, которое когда-то ему предложил ввести сам Гаврилов. Люди, работавшие в «Петротрансе», знали слишком много такого, чего знать не полагалось больше никому. И чтобы обезопасить себя от несанкционированных утечек информации, Гаврилов наказал: из «Петротранса» охранники уходят в красном гробу под траурный марш либо под покровом ночной тьмы на загородную свалку.

— Ну чего же вы сидите, Яков Степаныч? — укоризненно покачал головой Андрей. — Или у вас от страха ноги к полу приросли? Идите выполняйте. Так, кажется, говорят у вас в армии?

Баринов послушно поднялся, громко отодвинув кресло, и твердым шагом пошел к двери.

— Даю вам срок два дня! И не забудьте про почту!

— Есть, — буркнул полковник у самого порога.

Кроме огромного архива, в котором хранился материал на всех законных России, Баринов имел картотеку на всех сотрудников «Петротранса». Года два назад личные дела стали пополняться стенограммами бесед, которые сотрудники вели в приватном порядке. Из них следовало, что многие парни были недовольны службой у Андрея Антоновича. Обидно пахать за жалкие гроши, когда знаешь, что у хозяина прибыль растет как на дрожжах из месяца в месяц, а зарплату он и не думает повышать. Баринов удобно расположился в кресле. Из старомодного серебряного портсигара извлек сигарету и, небрежно чиркнув зажигалкой, сладко затянулся.