– Помню, – отозвался Маклаков, наконец-то оживая. – Спасибо, Валер.

– Спасибо не спасет, табло тебе рассверлю – сочтемся.

– Я знаю. Ладно, пошли работать.

– Работа делает свободным, – назидательно сказал Паршев.

Маклаков с усилием встал, малозаметно размял онемевшие конечности и пошел к конвейеру, бормоча под нос что-то ритмичное и вроде бы со словами «Все в наших руках».

Не вовремя ты вздумал

Перечить мне. От нынешнего дня

Я буду царь. Советы все и думы

Я слушать рад, но только слушать их –

Не слушаться!

Алексей Толстой

– Макс, ты намеков не понимаешь?

– Смотря каких. Явные вроде понимаю. Что-то пропустил?

– Да, наоборот, говорят, не пропускаешь никого.

– Ни одной юбки?

– Ах если б, ах если б. Не льсти себе. Своих не пропускаешь. Лыжню-то уступать надо.

– Своим – ради бога. Чужим, если трактора совсем, – тоже подвинусь, а то раздавят на хрен. А пластунам левым уступать – это замерзнешь, пока их дождешься. У нас там, извини, Сибирь, на месте стоять – под место лечь. Они ж как зомби, прошу прощения, пока догонят, своей смертью умрешь.

– Я не про торговлю сейчас.

– Да я тоже не совсем. А про что?

– Сам не догадаешься?

– Машинное доение жалуется? Знаю, мне Дьякин звонил. Настучал, зараза?

– И это тоже. Но нет, не стучал. Что такое опять?

– А, ну, настучит еще. Так, жизнь у его опекуемых не удалась, руки, оказывается, непосредственно к тазобедренному суставу прикручены – теперь обрадовались, виноватого нашли.

– А конкретней?

– Сев, ну зачем тебе это? Дьякин, если важно, расскажет, нет – так и не надо. Да и нет там пока ничего конкретного.

– Хорошо. Но я на самом деле про другое.

– Так. Теперь «союзники» кого-то не устраивают? Кого?

– «Союзники», в смысле аппарат-то, устраивают...

– Вот тебя. Сев, устраивают?

– Да я старый уже устраиваться. Эффектно, да. Но я по-старому как-нибудь: бумажка, патефон...

– Ну здрасьте. Сам заварил.

– Да, кстати, про заварил. Я про партию, да еще прямого действия, ничего не заваривал. Ты что, по цветным революциям стосковался? Фольксштурм мне тут растишь?

– РСДРП.

– Вот только большевиков нам не хватало. К ночи такие вещи не вспоминай, я и поверить могу.

– И что?..

– И то, что устрою вам реакцию, с перепугу-то. У вашей партии какой принцип?

– Чтобы нам жить не мешали.

– Именно. А это уже называется сепаратизм. Национальный задавили еле-еле – теперь ты нам социальный устраиваешь, идеологический? Что это за заявки вообще?

– Твои заявки.

– Поясни.

– Поясняю. Ты в самом начале как говорил: действовать по обстоятельствам. Мы так и делаем. Пока все было благополучно, шли по плану. Потом уткнулись в обстоятельства непреодолимой силы. Чиновников и партийцев этих вонючих, которые на самом деле та же кочерга, только вид сбоку.

– Как в советские времена – тебе ли не радоваться.

– Именно что. Именно. Вот я и обрадовался. И пошел эту непреодолимую силу преодолевать. И что ты теперь про ее непреодолимость скажешь?

– Я должен что-то говорить?

– Ну, я бы на твоем месте как минимум итоги Семнадцатого съезда устроил. А то, понимаешь, развелось победителей.

– О. Вот этой реплики я как раз ждал.

– Про победителей?

– Про «на твоем месте я бы». Все так серьезно?

– Сева. Ты меня пугаешь.

– А ты меня разочаровываешь.

– Погоди-погоди-погоди. Я вот только теперь понял. Ты что, считаешь, что проект «Союз» – первая версия – так и реализовывается? Ты всерьез – елки, кто тебе напел, – всерьез просчитал, что я тут по-прежнему корячусь, нет, десять тысяч лучших людей страны и мира, которые сейчас стержень технологической цивилизации для всего мира ломают и в нужную сторону наращивают... О чем я? А, то есть получается, все это по-прежнему для того, чтобы кого-то президентом сделать? А раз не тебя, то, значит, меня?

– Не знал, Макс, что ты можешь так коротко и ясно итожить.

– Сева, у вас тут вирус.

– Я даже догадываюсь, как его зовут. Есть такое ощущение, что сильно здесь как-то играет товарищ Волков. Или не играет? Или это не ощущение?

– Сев, вы реально больные на всю... Волков – это бывший, ты имеешь в виду?

– Какой великий актер умирает.

– Пиздец. Сева, прости, но это просто пиздец. То есть получается, наезды эти невнятные, гавканья, намеки, как ты говоришь, – это потому, что вы напридумывали... Вы когда себе это про Волкова напридумывали? Зимой, когда накат пошел? Так, да? Слушай, я тобой восхищаюсь: то есть если ты сейчас не лепишь, а реально веришь, что я под Волчу ушел, – чего ж я живой до сих пор? По старой памяти? Или ты все-таки веришь? Да? Потому мы с тобой и беседуем сейчас?

– Макс, ты как-то обостряешь. Мне Волча враг, что ли? И не соперник – я вообще ему страшно благодарен и страшно многим обязан, начиная с... Ну, чего, впрочем. И ты его столько же лет знаешь. То есть я же не визжу: «Измена! Любимый кадр перебег!» Все корректно, но можно было бы предупредить, по старой-то дружбе. Речь только об этом.

– Сева, ну это как-то несолидно совсем. Что ты меня разводишь, как Александр Сергеевич Анну Петровну. Я, фиг знает, если бы с Волчей в противоестественной связи находился, сейчас бы, наверное, в окно побежал бы от твоей вкрадчивости и искреннего благодушия.

– Но, сказал тут Максим Саныч...

– Но, сказал тут Максим Саныч, и не исключено, что себе на голову, но честно – так честно. Короче, мне – при огромном уважении к Волкову Владиславу Юрьевичу, преклонении перед Апанасенко Всеволодом Михайловичем и симпатии к руководству страны в целом – как-то совсем фиолетово, кто из вас кого любит, кто кого ненавидит и кто кем пытается от кого защититься.

– Вот как интересно. И что же наполняет тебя такой... таким фиолетовым цветом, если не секрет?

– А ты, наверное, не знаешь.