Киврин вспомнила, что в конечном итоге церковные власти упразднили всенощную службу, пресекая попойки и гульбу. Судя по виду некоторых прихожан, они действительно весь вечер только и делали, что нарушали пост. Мажордом чесал языком с грубоватым мужланом, про которого Розамунда пояснила, что это отец Мейзри. Физиономии у обоих багровели то ли от мороза, то ли от пламени, то ли от выпитого — или от всего сразу. Однако опасностью от них не веяло, только развеселой удалью. Мажордом подкреплял почти каждое слово увесистым хлопком по плечу собеседника, а отец Мейзри в ответ подобострастно подхихикивал, и Киврин заподозрила, что он не так прост, как кажется.

Когда мажордомова жена потянула супруга за рукав, тот лишь отмахнулся, однако при виде леди Эливис и сэра Блуэта, входящих в калитку, поспешно отошел, давая дорогу. Остальные тоже притихли, пропуская процессию к массивным церковным вратам, а потом заговорили снова, но уже вполголоса, пристраиваясь в хвост.

Сэр Блуэт, отстегнув меч, вручил его слуге и вместе с леди Эливис опустился на колени, едва переступив порог. Затем они дошли рука об руку почти до самой алтарной преграды и там снова преклонили колени.

Киврин с младшими девочками последовала за ними. Когда Агнес перекрестилась, звяканье бубенчика разнеслось эхом по всей церкви. «Надо как-то его снять», — решила Киврин, прикидывая, уместно ли будет вывести Агнес из процессии и отвязать ленточку, укрывшись за могилой супруга Имейн. Но сзади уже нетерпеливо покашливала сама Имейн с сестрой сэра Блуэта.

Киврин повела девочек вперед. Сэр Блуэт уже поднялся на ноги. Эливис задержалась на коленях чуть дольше, потом встала, и сэр Блуэт с поклоном сопроводил ее в северную часть церкви, а сам вернулся на мужскую половину. Киврин опустилась на колени вместе с девочками, молясь, чтобы Агнес не слишком сильно трезвонила, когда будет креститься. На этот раз обошлось, но, поднимаясь на ноги, малышка споткнулась о край собственного платья и бухнулась с таким звоном и грохотом, что чуть не заглушила церковный колокол. Леди Имейн, которая разумеется, оказалась прямо у них за спиной, испепелила Киврин негодующим взглядом.

Киврин поставила девочек рядом с Эливис. Леди Имейн преклонила колени полностью, леди Ивольда ограничилась реверансом. Когда Имейн поднялась, откуда-то выскочил слуга с обитой темным бархатом подставкой под колени и установил ее для Ивольды рядом с Розамундой. Другой слуга принес такую же подставку на мужскую половину для сэра Блуэта и помог ему на нее опуститься. Отдуваясь, пыхтя и цепляясь за руку слуги, сэр Блуэт грузно навалился на подставку. Лицо его побагровело от натуги.

Киврин с завистью посмотрела на подушечку леди Ивольды, вспоминая пластиковые откидные подставки на спинках скамей в церкви Святой Марии. Она и не задумывалась, какое спасение эти жесткие деревянные скамьи — до сих пор, пока не встала с колен и не представила со страхом, каково будет отстоять всю службу на ногах.

По полу тянуло холодом. Церковь выстудили насквозь, несмотря на огни — да и какое тепло от масляных плошек, расставленных вдоль стен и у статуи святой Катерины, увитой остролистом. На каждом окне в обрамлении еловых веток теплилось по тонкой желтоватой свече, однако вряд ли отец Рош рассчитывал, что в их свете цветные вставки окажутся непроницаемо темными.

По обеим сторонам алтаря в серебряных шандалах горели такие же тонкие свечи, а перед ними и по верху алтарной преграды зеленел падуб, между острыми глянцевитыми листьями которого отец Рош приткнул восковые свечи, присланные Имейн. «Теперь даже она не найдет к чему придраться», — подумала Киврин, оглядываясь на вечно недовольную старуху.

Зажав реликварий в молитвенно сложенных ладонях, Имейн тем не менее не молилась, а смотрела прямо на алтарную преграду. Судя по неодобрительно поджатым губам, свечи предназначались не туда, хотя лучшего места для них было не сыскать.

Они освещали распятие и Страшный суд, озаряя своим сиянием почти весь неф.

От этого вся церковь выглядела более родной и домашней, как оксфордская церковь Святой Марии. На прошлое Рождество Дануорти водил Киврин на экуменическую службу. Она сама планировала сходить на всенощную к реформистам, чтобы послушать латынь, но всенощная не состоялась. Священника позвали почитать из Евангелия на экуменической службе, поэтому он передвинул всенощную на четыре часа дня.

Агнес теребила свой колокольчик. Леди Имейн грозно сверкнула на нее глазами поверх молитвенно сложенных рук, а Розамунда, перегнувшись через Киврин, шикнула на сестру.

— Нельзя звонить, пока идет служба, — прошептала Киврин, наклоняясь к самому уху Агнес.

— Я не звонила, — ответила Агнес громким шепотом, разнесшимся по всей церкви. — Лента слишком тугая. Видишь?

Киврин так не показалось. Наоборот, если бы она успела повязать ее потуже, колокольчик не звякал бы от каждого движения, но спорить с переутомившимся ребенком, когда вот-вот начнется служба, она не собиралась, поэтому попробовала нащупать узел.

Агнес, видимо, пыталась снять ленту через ладонь, не развязывая. Размахрившаяся тесьма затянулась мертвым узлом. Киврин попыталась подцепить его ногтем, посматривая украдкой на стоящих сзади. Всенощная начнется с процессии — отец Рош со служками (если они у него найдутся) должен пройти по проходу, кропя святой водой и читая покаянный пятидесятый псалом.

Киврин потянула за ленту с обеих сторон от узла, затягивая его окончательно. Теперь снять ее можно было только разрезав, зато она стала чуть свободнее. Хотя ладонь через петлю все равно не пролезала.

Колокол смолк, но отец Рош не показывался, и прохода, по которому он смог бы подойти, тоже не наблюдалось. Сельчане столпились у врат, заполонив все пространство. Кто-то поставил ребенка на надгробие рыцарской могилы, чтобы ему было лучше видно. Киврин снова принялась бороться с лентой — подсунув под нее два пальца, дернула ее вверх, пытаясь растянуть.

— Не порви! — предупредила Агнес своим звучным театральным шепотом. Киврин, поспешно перевернув бубенчик на тыльную сторону запястья, вложила его девочке в ладошку.

— Зажми вот так, — показала она, загибая пальцы Агнес в кулак. — И не выпускай.

Агнес послушно сжала кулачок. Киврин накрыла его другой ладонью, чтобы было похоже на молитвенный жест, объясняя вполголоса:

—Держи крепко, и он не зазвонит.

Агнес с ангельской кротостью склонила голову, касаясь лбом сложенных домиком ладоней.

—Умница, — похвалила Киврин, прижимая ее к себе за плечи одной рукой и оглядываясь на церковные врата. Они были закрыты. Киврин со вздохом облегчения повернулась обратно к алтарю.

Там стоял отец Рош. В вышитой белой столе поверх пожелтевшего стихаря с еще более обтрепанным подолом, чем края ленточки у Агнес. Он явно ждал все это время, пока Киврин закончит возиться с Агнес, но в глазах его не было ни укора, ни нетерпения. На лице его отражалось совсем другое, и Киврин невольно вспомнился мистер Дануорти, смотревший на нее через стеклянную перегородку.