—Я хотела поблагодарить вас за то, что искали моих обидчиков, и за то, что спасли меня в лесу и привезли сюда. А далеко отсюда то место? Можете меня туда проводить?

Он остановился в недоумении.

— Вам разве не сказали? Я перевез все ваши сундуки и повозку в поместье. Разбойники похитили все добро, и мне ничего не удалось отыскать, сколько я ни скакал по их следам.

— Я знаю, что вы привезли мои пожитки, спасибо. Я не за этим хочу попасть на то место, — затараторила Киврин, боясь, что не успеет изложить просьбу, до того как они нагонят остальных.

Леди Имейн обернулась, замедлив шаг у ворот. Нужно поторопиться, пока старуха не послала мажордома выяснять, что их задержало.

— Я лишилась памяти, когда на меня напали. И я подумала — вдруг то место пробудит какие-нибудь воспоминания.

Гэвин, снова остановившись, смотрел на дорогу, ведущую к церкви с холма. Там, быстро приближаясь, плясали какие-то огни. Запоздавшие прихожане?

— Кроме вас никто не знает, где находится это место, — продолжала уговаривать Киврин. — Я совсем не хочу вас утруждать. Если бы вы объяснили мне хотя бы на словах, я попыталась бы сама...

— Там ничего нет, — бросил рыцарь рассеянно, глядя на цепочку огней. — Повозку и сундуки я перевез в поместье.

—Да, я знаю и очень вам признательна, только...

— Они в амбаре. — Гэвин обернулся на конский топот. Огни оказались фонарями в руках у всадников. Проскакав мимо церкви, затем через всю деревню, с полдюжины верховых осадили коней у ворот, где стояли Эливис и остальные.

«Ее муж», — решила Киврин, но не успела она додумать, как Гэвин сунул Агнес ей в руки и помчался к дому, вытаскивая на бегу меч.

«Ох, нет». Киврин тоже побежала, спотыкаясь под тяжестью спящей девочки. Это не муж. Это их гонители, те, от кого они здесь скрывались, те, из-за кого Эливис так негодовала на Имейн, раскрывшую Блуэту их местопребывание.

Всадники с факелами спешились. Эливис подошла к одному из трех оставшихся в седле и как подкошенная рухнула на колени.

«Нет, нет, нет», — задыхаясь, твердила про себя Киврин. Бубенец Агнес жалобно позвякивал.

Гэвин подбежал, сверкая мечом в свете фонарей, и тоже бухнулся на колени. Эливис поднялась и шагнула к всадникам, простирая руку в приветственном жесте.

Киврин замерла, пытаясь отдышаться. Сэр Блуэт вышел вперед, припал на колено и встал. Всадники откинули капюшоны. Под ними оказались какие-то шапочки, похожие на короны. Гэвин, не поднимаясь с колен, сунул меч в ножны. Один из всадников поднял руку, в ней что-то блеснуло.

— Что такое? — протянула Агнес сонно.

— Не знаю, — ответила Киврин.

Девочка извернулась у нее на руках.

— Это же волхвы! — восхищенно проговорила она.

Запись из «Книги Страшного суда»

(064996-065537)

Сочельник (по старому стилю) 1320 года. Прибыл посланник от епископа, а с ним еще два церковника. Прискакали сразу после всенощной. Леди Имейн не нарадуется — убеждена, что их прислали в ответ на ее просьбу о новом капеллане. Я сомневаюсь. Они прибыли без слуг и какие-то взвинченные, словно отлучились второпях и тайком.

Это наверняка связано как-то с лордом Гийомом, хотя ассизы — светский суд, а не церковный. Возможно, епископ дружен с лордом Гийомом или с королем Эдуардом II, и они приехали выторговать что-нибудь у Эливис в обмен на свободу мужа.

Как бы то ни было, въехали они с шиком. Агнес даже приняла их за трех волхвов — и неудивительно. У посланника такое тонкое, аристократическое лицо, и разряжены все по-королевски — у одного, например, пурпурная бархатная мантия с шелковым белым крестом.

Леди Имейн моментально прилипла к нему с жалобами на невежественного, неуклюжего и совершенно невыносимого отца Роша. «Его нужно лишить прихода», — заявила она.

К сожалению (но к счастью для отца Роша), это оказался не посланник, а просто клирик. Посланник был в красном облачении (тоже весьма роскошном), с вышивкой золотом и оторочкой из собольего меха. Третий, судя по белой рясе (куда более тонкой шерсти, чем мой плащ), подпоясанной шелковым шнуром, — монах-цистерцианец; пальцы у него унизаны перстнями, достойными королевской сокровищницы, но поведение отнюдь не монашеское. Они с посланником потребовали вина, не успев даже спешиться, а клирик явно порядком набрался еще в дороге. Он поскользнулся, слезая с коня, и чуть не упал, так что толстому монаху пришлось вести его в дом под руки.

(Пауза.)

Я, похоже, неправильно истолковала причины их появления в поместье. Эливис и сэр Блуэт, войдя в дом, о чем-то побеседовали с посланником в уголке, — недолго, всего пару минут, а потом Эливис сказала Имейн: «Они ничего не слышали о Гийоме».

Имейн эта весть не удивила и даже не особенно взволновала. Ее заботит только одно — получить нового капеллана, поэтому она вовсю стелется перед гостями. Велела немедленно подавать рождественское угощение и усадила посланника во главе стола. Гостей, однако, питье интересует куда больше еды. Имейн сама поднесла им по кубку — церковники залпом все осушили и требуют еще. Клирик ухватил Мейзри за подол, когда она проходила мимо с кувшином, подтянул к себе, перехватывая руками, как канат, и запустил лапищу под рубаху. Мейзри, конечно, зажала уши ладонями.

Единственная польза от них — усиливают всеобщую неразбериху. Мне удалось всего парой слов переброситься с Гэвином с глазу на глаз, но завтра-послезавтра я обязательно найду способ поговорить с ним без посторонних — тем более все внимание Имейн поглощено посланником (который как раз выхватил у Мейзри кувшин и сам наливает себе вина). Очень надеюсь, что Гэвин покажет мне, где переброска. Времени еще уйма. Почти неделя.

Двадцать восьмого умерли еще двое — оба «вторичные», с танцев в Хединггоне. У Латимера случился инсульт.

— Развился миокардит, который привел к тромбоэмболии, — сказала Мэри по телефону. — В данный момент Латимер ни на что не реагирует.

С гриппом слегла почти половина карантинных, размещенных у Дануорти, в лечебницу принимали только самых тяжелых — не хватало места. Сбиваясь с ног, Дануорти вместе с Финчем и одной карантинной, прошедшей, как выяснил Уильям, годичные сестринские курсы, раздавал глотательные термометры и поил больных апельсиновым соком.

И беспокоился. Мэри, когда он передал ей слова Бадри про «не может быть» и «это все крысы», ответила: «Он бредит, Джеймс. Не бери в голову. У меня тут один из пациентов только и твердит, что о королевских слонах». И все равно Дануорти неотвязно преследовала тревога, что Киврин попала в 1348-й.

Ведь еще в самый первый день Бадри спрашивал, какой год, и повторял «что-то не так».

После ссоры с Гилкристом Дануорти позвонил Эндрюсу — сообщить, что доступ в лабораторию Брэйзноуза обеспечить не удалось.